| Вы здесь: Главная
/ Новости /
Библиотека
/ Судебные дела / Европейский
Суд / Изучаем Европейскую Конвенцию
/ Документ
Карательная психиатрия на марше? По данным газеты «Русский Курьер», на первом Национальном конгрессе по социальной психиатрии "Психическое здоровье и безопасность в обществе" обсуждается вопрос о внесении изменений в законодательство. Поправки предлагает внести Татьяна Дмитриева - член политсовета партии "Единая Россия" и директор Государственного научного центра судебной и социальной психиатрии им. Сербского. По сведениям газеты, она предлагает помещать пациента в психиатрическую больницу против его воли на 30 суток без решения суда. Сейчас по закону недобровольная госпитализация возможна лишь на 5 дней. Необходимость этих драконовских поправок в закон будет аргументироваться пресловутой "безопасностью общества и борьбой с терроризмом". Фактически речь идет о возрождении принудительной психиатрии советского образца… Карательная психиатрия в СССР Первой жертвой советской карательной психиатрии стала революционерка-эсерка Мария Спиридонова. В феврале 1919 г. большевистский трибунал, судивший былых союзников — левых эсеров — за выступление 6 июля 1918 г., вынес приговор, напечатанный в «Правде» от 25 числа того же месяца. «…Принимая во внимание болезненно-истерическое состояние обвиняемой… изолировать М. Спиридонову от политической и общественной деятельности на один год посредством заключения ее в санаторий...». Однако сбежала из-под домашнего ареста. Через полтора года ее обнаружили и вновь арестовали. На этот раз идею покарать «истеричку» с помощью медицины генерировал сам председатель ВЧК. Не так давно в архиве ФСБ была обнаружена записка Дзержинского начальнику Секретного отдела ВЧК Самсонову от 19 апреля 1921 г. «Надо снестись с Обухом и Семашкой (главные большевистские медицинские функционеры. – «Новая газета».) для помещения Спиридоновой в психиатрический дом, но с тем условием, что бы оттуда ее не украли или не сбежала. Охрану и наблюдение надо было бы сорганизовать достаточную, но в замаскированном виде. Санатория должна быть такая, чтобы из нее трудно было бежать и по техническим условиям. Когда найдете таковую и наметите конкретный план, доложите мне». Мария Спиридонова была помещена в Пречистенскую психбольницу. Чекисты, предвидя резонанс, который вызовет подобная внесудебная акция у все еще существующей несоветской общественности, решили соблюсти внешние приличия. Они попросили обследовать Спиридонову известного всей Москве психиатра профессора П.Б. Ганнушкина. Светило отечественной психиатрии оказался всегда готовым к услугам. Его диагноз гласил: «Истерический психоз, состояние тяжелое, угрожающее жизни». Спиридонова оставалась за решеткой до сентября 1941 года, когда была расстреляна вместе с другими заключенными Орловского централа. Казанская психиатрическая больница Первым особо секретным стационаром советской карательной психиатрии стала Казанская тюремная психиатрическая больница НКВД СССР (в дальнейшем КТПБ). Еще в 1869 г. в Казани была открыта окружная психиатрическая лечебница. Со временем один из ее корпусов был выделен под «судебное отделение». Сюда со всей России свозились заключенные, заболевшие психическими расстройствами. После революции это отделение было закрыто и присоединено к зданиям общей психбольницы. Однако в 1935 году она снова была возрождена. Справка, которую удалось обнаружить журналистам «Новой газеты»: «В 1935 г. в Казанскую Психиатрическую больницу Министерства Здравоохранения для принудительного лечения прибыла из Саровской психбольницы группа душевнобольных в количестве ста с лишним человек. Они были размещены в двух крепких отделениях. Для обслуживания их выделен наиболее надежный и физически крепкий мед .-сан. персонал. Однако изучение больных персоналом не было надлежащим образом организовано, поэтому среди их продолжала оставаться неизолированная группа больных и тяжелых психопатов, державшая все отделение в постоянном напряжении. Эта группа больных и психопатов от имени всех больных предъявляла ряд требований (в числе которых было требование выписки из больницы), которые не могли быть удовлетворены ни мед. п ерсоналом отделения, ни администрацией больницы, так как больные находились на принудительном лечении по постановлению судебных органов (кажется, главным образом по постановлению ОСО (Особого Совещания при НКВД СССР, выносившего приговоры внесудебным порядком.). Напряженность в отделении постепенно усиливалась, больные навязывали свою волю обслуживающему персоналу, «уполномоченные» от больных заявляли врачам: «Коллектив больных постановил» и т.д. … …Так возник вопрос о выделении всех этих больных в отдельное помещение, тем более что ожидалось поступление новой партии такого рода больных. Срочно был отремонтирован бывший «судебный» корпус больницы… и в конце 1935 года все больные, прибывшие на принуд. лечение, были переведены в него. Так возник «спецкорпус» при Казанской психиатрической больницы Министерства Здравоохранения, который в административном отношении подчинялся главврачу психиатрической больницы и, следовательно, находился в распоряжении ведомства здравоохранения, но в то же время в оперативном отношении обслуживался органами Наркомвнудела. Была введена должность коменданта спецкорпуса, который осуществлял связь с НКВД… Такое двойственное подчинение спец. корпуса продолжалось до 1939 г., когда спецкорпус перешел в полное ведение и подчинение органов НКВД… Врач псих. больницы МВД СССР Н. Ершов. 31/ 1-57 г.» Правовая и организационная пирамида карательной психиатрии складывалась в СССР на протяжении довольно-таки длительного времени и не всегда в логической последовательности, что давало возможность чекистам допускать в отношении как настоящих, так и мнимых душевнобольных произвол. Лишь спустя шесть с половиной лет после учреждения КТПБ было разработано и введено в действие положение о Казанской тюремной психиатрической больнице НКВД СССР - 13 июля 1945 года. Положение о КТПБ было утверждено заместителем наркома ВД СССР Чернышевым и согласовано с начальником отдела по надзору за местами заключения Прокуратуры СССР Дьяконовым. В КТПБ содержались две категории заключенных: “душевнобольные, совершившие государственные преступления, содержавшиеся под стражей и направленные на принудительное лечение в соединении с изоляцией по определению суда или по постановлению Особого совещания при НКВД СССР” и “душевнобольные заключенные, осужденные за совершение государственных преступлений, душевное заболевание которых началось в тюрьме в период отбывания срока наказания по приговору суда или постановлению Особого совещания при НКВД СССР”. Основанием для помещения душевнобольного заключенного в больницу служили или копия определения суда о направлении на принудительное лечение в соединении с изоляцией, или выписка из протокола Особого совещания при НКВД СССР о направлении на принудительное лечение в соединении с изоляцией. К ним прилагалась заверенная копия акта психиатрической экспертизы, установившей наличие душевной болезни. Предусматривалось, что душевнобольной через каждые шесть месяцев должен был подвергаться переосвидетельствованию Центральной врачебной экспертной комиссией тюремного управления НКВД СССР “для определения возможности прекращения принудительного лечения в соединении с изоляцией вследствие выздоровления или неизлечимости заболевания”. Окончательный вердикт о прекращении принудительного лечения выносился определением суда или постановлением Особого совещания при НКВД СССР, направивших душевнобольных на лечение. Начальник больницы получал от них указание о направлении освобожденного от принудительного лечения или в распоряжение следственного органа, если уголовное преследование в отношении его не было прекращено, или в психиатрическую больницу органов здравоохранения в случае признания заключенного неизлечимо больным. В 40-е годы лимит больных для ТПБ составлял 500 человек. В 1948 году была издана инструкция «О порядке применения принудительного лечения…». После чего контингент Казанки стал резко увеличиваться. Ее расширили до 600 мест. В 1951 г. были открыты еще две ТПБ. Ленинградская (на 1000 мест) и Чистопольская (в Татарии, как филиал Казанки, на 250 мест). К середине 50-х была сформирована и юридическая база для репрессивной психиатрии. В июле 1954 года была принята И нструкция о порядке применения принудительного лечения и других мер медицинского характера в отношении психически больных, совершивших преступление. “Прогрессивная” новизна инструкции образца 1954 года заключалась в том, что принудительное лечение отныне не сопровождалось мерами по изоляции душевнобольных и что определение о назначении принудительного лечения выносилось в судебное заседание с участием прокурора и адвоката (на самом же деле ничего этого не было). Во всем остальном инструкция повторила свою предшественницу от 1948 года, а некоторые ее позиции были даже ужесточены. Так, впервые дается расшифровка понятия “особо опасные преступления”. К ним были отнесены контрреволюционные преступления, бандитизм, разбойное нападение: убийство, нанесение тяжких телесных повреждений и изнасилование. Таким образом, власти совершенно преднамеренно отнесли политические выступления против существующего государственного строя к ряду тяжких уголовных деяний, что можно рассматривать как ни с чем не сравнимое “достижение” советской карательной юриспруденции. Всем антисоветски настроенным гражданам грозило не только тяжкое по УК наказание наравне с убийцами и грабителями, но еще и моральное унижение быть приравненными к ним. Таким образом, санкционировалось совместное содержание политических диссидентов и наиболее опасных и возбужденных психически больных, что само по себе являлось пыткой и издевательством, исключающим столь необходимый при оказании медицинской помощи гуманизм. В новой инструкции появляется примечание, суть которого сводится к тому, что в исключительных случаях на принудительное лечение в СПБ могут быть направлены и психически больные, совершившие и другие преступления, если они по своему психическому состоянию представляют особую общественную опасность. Это давало возможность карательным органам расширительного толкования деяний, опасных для общества, в том числе и антисоветской направленности. Первая критика Первые попытки оценить роль психиатрии в подавлении инакомыслия в С ССР приходятся на середину 50-х годов, период так называемой хрущевской “оттепели”. Важно отметить, что сделано это было на уровне ЦК КПСС в условиях строжайшей секретности. Толчком послужили письма и заявления бывших узников ТПБ МВД СССР на имя руководства партии и правительства, в КПК при ЦК КПСС и записка секретаря ЦК КПСС А. Аристова в ЦК КПСС от 24 мая 1956 года. Составленный комиссией Прокуратуры СССР акт проверки от 8 июня 1956 года является, пожалуй, первым официальным документом, подтверждающим факты внесудебного осуждения граждан, признанных невменяемыми, и содержания их под стражей в тюремной психиатрической больнице в нарушение УК РСФСР. На 1 июля 1956 года из 413 находившихся в КТПБ человек 270 были осуждены по статье 58 УК РСФСР; некоторые из них томились в больнице с первого года ее основания — 1939-го, другие — в среднем по 10 лет. Условия содержания заключенных в больнице комиссией были признаны нормальными. Тем не менее, понимая, что нельзя полностью игнорировать факты и выводы высокого партийного функционера КПСС, комиссия, не давая повода усомниться в действиях органов безопасности и прокурорского надзора, отметила, что 84 человека, у которых наступило частичное выздоровление, были выписаны в гражданские психиатрические больницы или на попечение родных. Было также признано, что в ряде случаев бывшее Особое совещание при МВД СССР, военные трибуналы, вынося постановления о направлении лиц на принудительное лечение в ТПБ МВД СССР, не решали вопроса о судьбе уголовного дела (о его прекращении или приостановлении). От этого-де у местной комиссии создалось впечатление, что такие душевнобольные находятся под следствием и длительное время незаконно содержатся в КТПБ. Случилось так, что одновременно с работой комиссии Прокуратуры СССР деятельность Казанской, Ленинградской ТПБ и Центрального научно-исследовательского института судебной психиатрии им. п роф. Сербского изучала комиссия КПК при ЦК КПСС. Причиной тому стали не только сигналы о нарушениях законности в этих больницах от номенклатурных работников ЦК КПСС, но и многочисленные обращения в ЦК КПСС бывших заключенных ТПБ, убежденных коммунистов или сторонников коммунистической идеи, возмущенных совершенной над ними жестокой расправой, - С. П. Писарева, С. Г. Сускина, И. Г. Лапшева , А. Г. Гойхбарга и др. Институт Сербского Институт судебной психиатрии им. проф. Сербского был организован на базе бывшего полицейского приемника в 1923 году и находился сначала в ведении органов юстиции и внутренних дел, а в последующем - Минздрава СССР. Из научно-исследовательского учреждения, изучавшего проблемы судебно-психиатрической экспертизы и комплексов связанных с нею вопросов (вменяемости, дееспособности), институт к середине 30-х годов (то есть к периоду создания исполнительных органов для психиатрических репрессий) превратился в монопольный бесконтрольный орган, проводивший (проводящий до сего времени) судебно-психиатрическую экспертизу по всем наиболее важным делам (и, разумеется, по делам, связанным с так называемой контрреволюционной деятельностью). Такой монопольный орган, изолированный от других медицинских психиатрических учреждений завесой особой секретности, стал послушным орудием в руках следствия и государственной безопасности, выполняя их политические заказы. Этому способствовала и в значительной степени актуальная до сих пор Инструкция НКЮ СССР, Наркомздрава СССР, НКВД СССР и Прокуратуры СССР от 17 февраля 1940 года, в соответствии с которой “методическое и научное руководство судебно-психиатрической экспертизой осуществляется Наркомздравом СССР через Научно-исследовательский институт судебной психиатрии им. проф. Сербского (ст. 2)”. В соответствии со статьей 4 этой инструкции “при судебно-психиатрическом освидетельствовании лиц, направленных на экспертизу органами НКВД (и милиции) разрешается участие врача Санотдела НКВД, а также представителя органа, ведущего следствие”. (Участие представителя интересов подэкспертного и его адвоката предусмотрено не были.) Сотрудники, особенно секретного отдела Института им. Сербского, проводившего экспертизу по уголовным делам, связанным с государственной безопасностью, вовлекались в следственные мероприятия. Так, в институте широко практиковался метод “кофеин-барбитурового растормаживания”, в период которого подэкспертные , находившиеся в состоянии заторможенности и отказывавшиеся от речевого контакта вследствие реакции на судебно-следственную ситуацию, становились разговорчивыми и в состоянии лекарственного опьянения давали те или иные показания, использовавшиеся в ходе следствия. Более того, в 30-е годы в институте была организована специальная лаборатория (закрытая вскоре после смерти Сталина), целью которой была разработка особых медикаментозных средств, притупляющих самоконтроль за высказываниями у лиц, находившихся на экспертизе. Экспертные заключения такого монопольного органа диктовались, как правило, интересами следствия и с годами становились все менее объективными и доказательными. При этом в зависимости от воли “заказчика” преобладал то медицинский, то юридический критерий вменяемости, часто без попытки свести их к соответствию. Новый курс После XX съезда КПСС, осудившего культ личности Сталина и связанные с ним массовые репрессии, у руководства СССР возникла необходимость в обуздании все большего числа лиц, выступавших открыто против различного рода злоупотреблений власти, отсутствия в стране демократических институтов. Многих из таких “инакомыслящих” нельзя было допускать в судебные заседания по различным причинам, в том числе и в связи с отсутствием в подобной критике состава преступления, а также очевидностью их высказываний. Но поскольку “железный занавес” был приоткрыт и это постоянно подпитывало доморощенную волну антисоветских высказываний и выступлений, появилась новая потребность в психиатрической “тихой” внесудебной расправе с такого рода “критиканами”, тем более что Н. С. Хрущев говорил о том, что только душевнобольные могут быть несогласны со светлыми перспективами строительства коммунизма. У судебных психиатров, направление которым задавал по-прежнему Институт им. Сербского, появился новый социальный заказ. Угольку в жар подбросили Руденко и Серов накануне проведения в Москве Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Из записки генерального прокурора СССР Руденко и председателя КГБ при СМ СССР Серова (июнь 1957 года): “…В 1956 —1957 гг. в числе установленных 2600 авторов антисоветских документов было более 120 человек психически больных. В г. Москве из 112 разысканных авторов антисоветских документов оказалось 38 человек больных шизофренией. Органам госбезопасности и прокуратуры бывает заранее известно, что эти правонарушители состоят на учете в неврологических диспансерах Минздрава как душевнобольные. По существующему порядку органы безопасности и прокуратуры возбуждают против таких правонарушителей уголовные дела, арестовывают их, производят расследования и направляют дела в судебные инстанции для вынесения решения о принудительном лечении. Не говоря уже о явной нецелесообразности ареста и возбуждения дел против лиц, не отвечающих за свои действия, такой арест компрометирует членов семей больных, часто не посвященных в преступную деятельность своих родственников. Считали бы целесообразным внести некоторые изменения в существующий порядок с тем, чтобы: а) против душевнобольных, распространяющих антисоветские листовки и анонимные письма, в случае, если органам безопасности и прокуратуры заранее будет известно, что они являются душевнобольными, уголовное преследование не возбуждать и не арестовывать их, а с санкции прокурора, на основании мотивированных постановлений направлять таких лиц на стационарное исследование в судебно-психиатрические учреждения; б) при установлении экспертизой факта психического заболевания, исключающего уголовную ответственность правонарушителя вследствие его невменяемости, органам КГБ и прокуратуры производить расследования для установления авторства анонимных документов и собранные материалы с санкции прокурора направлять в суд для применения к правонарушителям мер социальной защиты медицинского характера, то есть принудительного лечения” 29. Постепенное свертывание немногих демократических достижений периода хрущевской “оттепели” вызвало появление нового слоя людей, впоследствии названных диссидентами. Прежде всего, диссиденты начали предавать гласности на Западе все известные им факты применения в СССР психиатрии в карательных целях. Поначалу в Европе довольно прохладно воспринимали подобные сообщения. Возмутителем спокойствия стал узник советской психиатрической больницы В. Я. Тарсис, опубликовавший за рубежом в 1963 году свою книгу “Палата № 7”. Но настоящий взрыв негодования западной прессы вызвало сообщение о заключении в психиатрическую больницу известного биолога Ж. Медведева, в защиту которого выступили Солженицын, Капица, Тамм, Сахаров, Леонтович, Энгельгардт. В печати стали появляться свидетельства пребывания в советских “ психушках” известных правозащитников — Патрушева, Горбаневской, Григоренко, Нарица, Буковского, Есенина-Вольпина — и отклики на них Солженицына, Ферона, Марченко, Амальрика, Зожа, Кирсанова, Брамберга и др. Идеологическим обоснованием для органов безопасности, прокуратуры и суда по борьбе с инакомыслием, “контрреволюционными преступлениями” стало письмо ЦК КПСС от 19 декабря 1956 года. В нем указывалось, что “недопустимы никакие послабления, когда идет речь о сознательной антисоветской деятельности вражеских элементов. В этой связи Верховный суд СССР предусматривал обсуждение вопроса об издании руководящего разъяснения судам, в котором определялись бы четкие мотивы для осуждения инакомыслящих. Сомнению не подлежало наказание за антисоветскую агитацию, если точно устанавливалось, что привлеченное к уголовной ответственности лицо действовало с контрреволюционной целью, будучи враждебно настроенным по отношению к советскому строю или в результате своей недостаточной политической сознательности, неправильной оценки происходящего”. В результате в 60-е годы были созданы новые тюремные психиатрические больницы: 1961 год — СЫЧЕВСКАЯ (Смоленская область); 1964 год - БЛАГОВЕЩЕНСКАЯ (Амурская область); 1965 год - ЧЕРНЯХОВСКАЯ (Калининградская область) и КОСТРОМСКАЯ. Если в 1956 году отмечен самый низкий уровень заполнения Казанской и Ленинградской ТПБ (соответственно 324 и 384 узника), то в 1970 году в Казанской больнице находилось 752 человека, в Ленинградской — 853, а в целом в спецбольницах МВД СССР — 3350 заключенных. Увеличился поток арестованных за антисоветскую деятельность на СПЭ в ЦНИИСП. Если во время первого пика поступления на экспертизу политических в 1961 году число вменяемых по обвинению по 70-й статье было незначительно, но все же превалировало над числом признанных невменяемыми (20 к 16), то к третьему пику, уже в 1972 году, из 24 человек вменяемыми были признаны только четверо. Конец истории? Система карательной психиатрии была уничтожена в СССР только в 1988 году, когда в ведение Минздрава СССР были переданы 16 психиатрических больниц специального типа МВД СССР, а пять из них были и вовсе ликвидированы. С психиатрического учета были сняты 776 тысяч пациентов. Из Уголовного кодекса РСФСР изъяли статьи 70 и 190, по которым антисоветская пропаганда и клевета на советский строй рассматривались как социально опасная деятельность. Кроме того, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 января 1988 года было принято имевшее силу закона “Положение об условиях и порядке оказания психиатрической помощи”.
Источники: |