Обзор прецедентов Европейского суда по правам человека по статье 5 Европейской Конвенции

Обзор прецедентов Европейского суда по правам человека по статье 5 Европейской Конвенции

1. ЛУКАНОВ ПРОТИВ БОЛГАРИИ

1 сентября 1992 г. господин Андрей Карлов Луканов, болгарин по национальности, обратился в Комиссию по правам человека с жалобой о нарушении его прав, гарантированных Конвенцией.

Луканов был членом национального собрания и занимал должности министра, заместителя премьер-министра и премьер-министра. 7 марта 1992 г. он собирался в Москву. В аэропорту Софии пограничная служба проинформировала его об издании приказа об изъятии у него дипломатического паспорта, но так как этот приказ ему не предъявили, он отказался отдать паспорт. Такой же инцидент повторился и 11 марта 1992 г. Заявитель обратился в Верховный суд. Его жалоба была отклонена, так как не было принято никакого административного решения, которое могло быть обжаловано. Луканов обратился в суд с иском о компенсации морального вреда, понесенного в результате издания незаконного приказа об изъятии у него дипломатического паспорта. 1 июля 1992 г. Генеральный прокурор обратился с просьбой к Национальному собранию санкционировать возбуждение против Луканова уголовного дела на основании подозрений в присвоении государственных средств и преднамеренной растрате средств в ущерб национальной экономике. В частности, подозрение относилось к участию Луканова при исполнении им полномочий премьер-министра, в вынесении многих решений о предоставлении помощи и займов ряду развивающихся стран. В июле 1992 г. национальное собрание лишило Луканова парламентского иммунитета и санкционировало возбуждение против него уголовного дела, а также его арест и содержание под стражей до суда.

После этого прокурор предъявил Луканову обвинение в незаконном присвоении средств, а также в злоупотреблении служебным положением государственного служащего с целью предоставления материальных выгод третьей стороне. Он санкционировал предварительное заключение Луканова, ссылаясь на необходимость обратить внимание общественности на опасность подобных преступлений для общества, личностью Луканова, необходимость обеспечить его явку в суд первой инстанции.

Луканов был арестован и взят под стражу, его защитник обратился в Верховный суд с ходатайством о его освобождении, заявляя, что в нарушение Уголовно-процессуального кодекса Болгарии в ордере на арест заявителя не были указаны основания ареста. На судебном заседании, где присутствовал прокурор, но не было ни Луканова, ни его защитника, в удовлетворении ходатайства было отказано.

В августе 1992 г. Луканов был госпитализирован и вследствие изменения состояния здоровья обратился к Генеральному прокурору с ходатайством об освобождении. В следующем месяце его защитник безуспешно обжаловал верховном суде отказ в удовлетворении этого ходатайства.

Луканов вновь подал ходатайство об освобождении, но прокурор отклонил его в ноябре 1992 г. по тем же мотивам, которые ранее привел Генеральный прокурор, а также из-за того, что, несмотря на медицинские заключения о состоянии здоровья Луканоа, не было никаких новых обстоятельств, оправдывающих такое решение.

Защитник Луканова обратился к Генеральному прокурору с просьбой завершить следствие, заявив, что нет никаких исключительных обстоятельств, оправдывающих превышение срока ведения следствия, предусмотренного уголовно-процессуальным кодексом, и вновь ходатайствовал об освобождении Луканова. Генеральный прокурор устно известил защитника об отказе в ходатайстве из-за отсутствия новых обстоятельств. В декабре 1992 г. национальное собрание отменило свое решение, санкционирующее предварительное заключение Луканова, и прокурор принял решение освободить его под залог.

В марте 1994 г. городской суд присудил Луканову компенсацию за нематериальный ущерб, понесенный в результате попыток изъятия у него паспорта в отсутствие законного ордера, и в феврале 1995 г. Верховный суд оставил решение городского суда в силе.

В жалобе от 1 сентября 1992 г. Луканов жаловался на нарушение статьи 5.1 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод в связи с арестом и содержанием под стражей, статьи 3 Конвенции в связи с бесчеловечным и унижающем обращением с ним в заключении, статьь 6 в связи с отсутствием открытого слушания дела в Верховном суде, статьи 7 в связи с судебным преследованием за действия, которые в момент совершения не составляли преступления, статьи 10 в связи с запретом писать статьи о расследованиях и о злоупотреблении допускаемыми Конвенцией ограничениями.

Власти Болгарии заявляли, что не имеют возможности описать во всех подробностях бесчестные неправомерные “сделки”, которым способствовал Луканов, занимая пост заместителя премьер-министра, из-за закрытого характера производства по делу против него и других лиц.

Комиссия признала приемлемым жалобу только в части нарушения ст. 5.1, признав жалобу неприемлемой в остальной части.

Болгарские власти сообщили Суду, что готовы согласиться с мнением Европейской комиссии по правам человека в отношении нарушения ст. 5.1, но известили Суд о мнении Генерального прокурора и отметили, что, поскольку, согласно Конституции, и прокуратура, и Верховный суд представляют собой независимые органы, оценка мер, принятых ими по данному делу, не входит в полномочия Европейского суда.

Суд постановил, что Суд обладает юрисдикцией исследовать факты и обстоятельства в отношении жалоб Луканова за период после 7 сентября 1992 г., когда Болгария ратифицировала Конвенцию и признала обязательной юрисдикцию Суда и заявления, сделанного в соответствии со статьей 46 Конвенции. Тем не менее, Суд должен учитывать состояние производства по делу на момент заявления и, в особенности, тот факт, что основания содержания Луканова под стражей, указанные в ордере на арест и в решении Верховного суда, оставались неизменными вплоть до его освобождения. Хотя органы, принимавшие меры, ставшие предметом жалобы, могут быть независимыми, государство несет ответственность за действия этих органов в той же мере, что и за действия любых других государственных органов. Несмотря на согласие болгарской стороны с мнением Европейской Комиссии по правам человека в отношении ст. 5.1, Суд должен сам рассмотреть данный вопрос. Хотя и не оспаривалось, что Луканов как член правительства участвовал в вынесении решений, послуживших поводом для предъявленных обвинений, ни одно из положений уголовного кодекса не определяет и даже не подразумевает, что любое лицо подлежит уголовной ответственности вследствие участия в коллективном вынесении решений подобного характера. Более того, не приведено ни одного доказательства, что соответствующие решения были незаконными, нарушающими Конституцию или законодательство, принимались с превышением полномочий или противоречили закону о государственном бюджете. Поэтому Правительству Болгарии не удалось убедить Суд, что действия, за совершение которых преследовался Луканов, составляли в рассматриваемый период времени уголовное преступление; не было представлено ни одного факта и никаких сведений, способных доказать, что Луканов в то время обоснованно подозревался в стремлении добиться каких-то выгод для себя или для третьей стороны от своего участия в распределении рассматриваемых средств, как было указано в ордере на его арест. Заявление Правительства о том, что имели место какие-то “сделки”, было признано Комиссией необоснованным, в заявлении не утверждалось, что эти средства не были получены соответствующими странами. При таких обстоятельствах содержание заявителя под стражей в течение рассматриваемого периода времени не было “законным содержанием по обоснованному подозрению в совершении правонарушения”. Придя к такому выводу, Суд не счел необходимым оценивать, можно ли было мотивированно считать содержание под стражей необходимым для предотвращения совершения им преступления или побега после совершения преступления. Таким образом, имело место нарушение статьи 5.1. Вдове и детям Луканова следует присудить справедливую компенсацию в размере 40 000 французских франков, которые должны быть конвертированы в болгарские левы по курсу, действовавшему на момент вынесения решения, в возмещение нематериального ущерба; им следует также присудить выплату 13 456 долл. США и 7 067 французских франков в возмещение понесенных затрат и судебных издержек; пени должны выплачиваться в размерах 4% и 5% годовых в отношении присужденных сумм, соответственно, в французских франках и в долларах США.

Госпожа Губер, гражданка Швейцарии, 11 августа 1983 г. была допрошена окружным прокурором в качестве свидетеля по делу о преступной группе «Ангелы ада», занимавшейся вербовкой женщин для занятия проституцией на территории Германии. Поскольку госпожа Губер дала, по мнению прокурора, ложные показания и подозревалась в соучастии, сразу же после допроса был подписан ордер на ее арест. Она была освобождена из-под стражи 19 августа. 12 октября 1984 г. дело по обвинению госпожи Губер в даче ложных показаний и возможном соучастии было передано в окружной суд. Дело рассматривалось в январе 1985 г. единолично судьей без участия прокурора, хотя последний имел право выступить в качестве обвинителя.

Суд оправдал обвиняемую, но Апелляционный суд кантона Цюрих признал ее виновной в даче ложных показаний и приговорил к штрафу в 4000 швейцарских франков. Госпожа Губер подала кассационную жалобу соответственно в Верховный суд кантона Цюрих и Федеральный суд, но обе апелляции были отклонены.

В жалобе, поданной в Комиссию 27 февраля 1987 г., заявительница утверждала, что один и тот же прокурор дал санкцию на ее задержание и затем выступил обвинителем в суде по ее делу, чем, по ее мнению, нарушена часть 3 статьи 5 Конвенции. Жалоба была признана приемлемой 9 июля 1988 г. В докладе от 10 апреля 1989 г. Комиссия, установив факты, пришла к выводу, что имело место нарушение части 3 статьи 5.

Заявительница утверждала, что в отношении нее имело место нарушение части 3 статьи 5 Конвенции, которая гласит:

«Каждое лицо, подвергнутое аресту или задержанию в соответствии с положениями подпункта (с) пункта 1 настоящей статьи, незамедлительно доставляется к судье или к иному должностному лицу, уполномоченному законом осуществлять судебные функции…»

По утверждению заявительницы, действия окружного прокурора не соответствовали этой гарантии, поскольку он принял решение о ее предварительном заключении, затем предъявил ей обвинение и, наконец, выступил в качестве обвинителя в суде первой инстанции.

Комиссия посчитала, что окружной прокурор не мог рассматриваться как лицо, независимое от какой-либо из сторон в судебном процессе, поскольку он мог быть одной из них и действительной являлся таковой.

Правительство утверждало, что окружной прокурор был в сущности, несмотря на свой титул, судебным следователем. В этом смысле его легко отличить от работников прокуратуры. Конечно, окружной прокурор должен был составить обвинительный акт, но кантональный закон требовал, чтобы он принимал в расчет как оправдательные, так и уличающие доказательства без высказывания каких-либо подозрений или иных юридических соображений.

Суд, прежде всего, отмечает, что единственным предметом спора является беспристрастность окружного прокурора Цюриха на момент издания постановления об аресте. Госпожа Губер не отрицала, что прокурор был независим от исполнительной власти, что он выслушал ее сам, прежде чем направить ее на предварительное заключение, и что он одинаково тщательно изучил обстоятельства, говорящие как в ее пользу, так и против.

В нескольких судебных решениях (Де Йонг и другие против Нидерландов, решение от 22 мая 1984 г., Ван дер Слюис, Заодервельд и Клаппе против Нидерландов, решение от 22 мая 1984 г., Дуинхофф и Дуиф против Нидерландов, решение от 22 мая 1984 г.) Суд установил, что военный прокурор, отдавший приказ о заключении под стражу заявителей, мог также выступить в качестве обвинителя в Военном суде. Отсюда Суд сделал вывод, что военный прокурор не мог быть «независим от сторон» на предварительном этапе именно потому, что у него имелись «шансы» стать одной из сторон на следующем этапе судебного процесса.

Суд не видит оснований для того, чтобы в данном деле прийти к другому выводу. Несомненно, что Конвенция не исключает ситуации, когда магистрат, издавший постановление о заключении под стражу, осуществляет и другие функции, но его беспристрастность может быть подвергнута сомнению, если он примет участие в последующем уголовном судебном процессе в качестве обвинителя. Поскольку ситуация в данном деле была именно таковой, налицо нарушение части 3 статьи 5 Конвенции.

Суд постановил, что данное нарушение не привело к какому-либо материальному ущербу; с учетом обстоятельств дела сам факт вынесения настоящего судебного решения предоставляет заявителю достаточно справедливое удовлетворение; государство-ответчик должно возместить заявительнице судебные расходы и издержки в размере 4492 швейцарских франков.

3. БРОУГАН и другие против СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА

Заявители – Теренс Броуган, Дермойт Койл, Уильям Макфадден, Майкл Трейси, - граждане Великобритании, постоянно проживающие в Северной Ирландии.

Они были арестованы осенью 1984 г. в соответствии со статьей 12 Закона о предотвращении терроризма (временные меры) 1984 г. по обоснованному подозрению в их причастности к совершению террористических актов, их подготовке и подстрекательству к ним в Северной Ирландии. В законе 1984 г. «терроризм» определен как «применение насилия в политических целях», в том числе «применение насилия в целях устранения населения или какой-то его части». Первоначальный, юридически допустимый 48-часовой срок задержания каждого из упомянутых лиц был продлен до пяти дней решением Государственного секретаря по делам Северной Ирландии. Заявители подверглись задержанию на следующие сроки: пять дней и одиннадцать часов, шесть дней и шестнадцать с половиной часов, четыре дня и шесть часов, четыре дня и одиннадцать часов соответственно. Все четверо были допрошены в отношении конкретных террористических действий, но обвинение никому не было предъявлено и никто не предстал перед судебным органом до освобождения из-под стражи.

Чрезвычайная ситуация, сложившаяся в Северной Ирландии в 70-е годы, и активность террористов стали причиной принятия в 1974 г. первых законодательных актов, предоставляющих властям исключительные антитеррористические полномочия, на основании которых и были арестованы и заключены под стражу заявители. С момента введения в действие этих актов Парламент Соединенного Королевства постоянно подтверждал необходимость продления срока их действия. Предложение о том, чтобы решение о продлении сроков задержания принималось судами, было отклонено, в частности, по той причине, что информация, обосновывающая принятие таких мер, строго конфиденциальна и не может раскрываться задержанным лицам или их адвокатам.

В своих жалобах заявители утверждали, что их арест и задержание являлись нарушением части 1 статьи 5 Конвенции, что были также нарушены части 3, 4, 5 статьи 5 и статья 13 Конвенции.

Комиссия пришла к выводу, что нарушение части 3 и 5 статьи 5 имело место в отношении господина Броугана и господина Койла, и что нарушения не было в отношении господина Макфаддена и господина Трейси, и что не возникает самостоятельного вопроса по статье 13 Конвенции.

Заявители утверждали, что была нарушена ст. 5.1, которая предусматривает:

«Каждый человек имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть лишен свободы иначе как в следующих случаях и порядке, установленном законом:…

(с) законный арест или задержание лица, произведенное с тем, чтобы оно предстало перед компетентным судебным органом по обоснованному подозрению в совершении правонарушения…»

В свете действовавшего в Северной Ирландии права на арест и задержание заявителей были «незаконными действиями», и этого никто не оспаривал. Однако заявители утверждали, что их арест и задержание основывались на подозрении не в совершении ими конкретного правонарушения, а в участии в неких, не названных точно, террористических актах. Это выходит за рамки уголовного права Северной Ирландии и не может рассматриваться в качестве «правонарушения» в смысле статьи 5.1 «с».

Правительство в этой связи указало, что заявители фактически подозревались не в причастности к терроризму вообще, а в членстве в запрещенной организации и участии в конкретных актах терроризма, каждый из которых представлял правонарушение по закону Северной Ирландии и на каждый из которых было прямо указано заявителям в ходе допросов, проведенных вслед за их арестами.

Определение терроризма и террористических актов в законодательстве как «применение насилия в политических целях» уже признавалось Судом как «вполне отвечающее понятию правонарушения» (Ирландия против Соединенного Королевства, решение от 18 января 1978 г.).

Суд постановил, что арест и последующее задержание заявителей были произведены по обоснованному подозрению в совершении преступления в смысле статье 5.1 «с»; оспариваемые арест и задержание преследовали цели, указанные в статье. Таким образом, статья 5.1 не была нарушена.

Однако даже самый короткий срок задержания по данному делу (4 дня и 6 часов пребывания господина Макфаддена под стражей в полиции) выходит за строгие временные рамки, допускаемые частью 3 статьи 5. Придание особенностям данного дела такого значения, которое оправдывало бы столь продолжительный срок задержания без доставления к судье или к иному должностному лицу, осуществляющему судебные функции, было бы слишком широким толкованием значения слова «незамедлительно». Подобное толкование существенно ослабило бы процессуальные гарантии части 3 статьи 5 в ущерб отдельной личности и имело бы последствия, подрывающие саму суть права, защищаемого этой статьей. Таким образом, ни один из заявителей не был ни доставлен «незамедлительно» в судебный орган, ни освобожден «незамедлительно» после ареста.

Факт, что арест и задержание были вызваны законным стремлением защитить общество в целом от терроризма, сам по себе недостаточен, чтобы обеспечить соблюдение требований, установленных частью 3 статьи 5. Следовательно, имело место нарушение части 3 статьи 5 в отношении всех четырех заявителей.

Исходя из практики Суда, условия по предоставлению возможности, которая позволяла бы компетентному суду рассмотреть не только соответствие процессуальным требованиям национального законодательства, но и обоснованность подозрения, которое послужило причиной ареста, и правомерность цели, которая преследовалась арестом и последующим задержанием в работе судов Северной Ирландии, соблюдаются применением такого средства судебной защиты, как habeas corpus. Таким образом, не было нарушения части 4 статьи 5. В данном случае арест и задержание заявителей были законными согласно нормам внутреннего права, однако имело место нарушение сроков судебного контроля за законностью лишения свободы в нарушение части 3 статьи 5 Конвенции. Это нарушение и ранее, до настоящего решения, и после того, как оно вынесено, не может быть основанием для подачи заявителями в национальный суд иска о взыскании компенсации. Следовательно, в этом случае имело место нарушение части 5 статьи 5 Конвенции в отношении всех четырех заявителей. В свете вывода об отсутствии нарушения части 4 статьи 5 Конвенции Суд не считает необходимым исследовать вопрос о соблюдении статьи 13.

Господин Костер был арестован во время прохождения обязательной воинской службы за систематические отказы подчиниться приказу о вручении предписания о получении оружия и воинской формы. Прошло пять дней (включая воскресенье), прежде чем он был доставлен в военный суд, поскольку члены суда – военнослужащие – принимали участие в военных маневрах. Суд признал арест законным и продлил его на срок до тридцати дней. Затем Костер был приговорен к одному году лишения свободы, весь срок предварительного заключения был засчитан в срок отбывания наказания.

Костер подал жалобу на то, что не был “незамедлительно” доставлен в военный суд и Комиссия установила нарушение части 3 статьи 5 Конвенции.

Суд постановил, что особые обстоятельства данного дела не должны приниматься во внимание в той мере, чтобы поставить под сомнение саму сущность требования незамедлительного освобождения арестованного или его незамедлительной доставки к должностному лицу, уполномоченному законом осуществлять судебные функции. Проведение маневров не освобождает военные власти от обязанности организовать заседание военного суда так срочно, как того требует Конвенция (если необходимо, то в субботу или в воскресенье), тем более что маневры проводятся периодически и, следовательно, могли быть предусмотрены, и, даже учитывая особенности военного распорядка и военного правосудия, доставка Костера к судебным властям была осуществлена с нарушением требования незамедлительности, предусмотренного частью 4 статьи 5.

Господин Томази, гражданин Франции, был арестован 23 марта 1983 г. по подозрению в соучастии в убийстве и покушении на убийство. 25 марта 1983 г. ему было предъявлено обвинение, и в течение длительного времени он находился в предварительном заключении. Расследование длилось три года и два месяца, а предание его суду задержалось еще более чем на год в связи с проблемами юридического и юрисдикционного характера, за которые Томази ответственности не нес. Он двадцать три раза подавал просьбу об освобождении под залог или поручительство, но каждый раз его просьба отклонялась по мотивам серьезности преступлений, в которых он обвинялся, интересов защиты общественного порядка, предотвращения давления на свидетелей и возможного сговора между сообвиняемыми и опасности, что он скроется от правосудия. В октябре Томази был оправдан и немедленно освобожден. В апреле 1989 г. он потребовал компенсации в связи с незаконным содержанием под стражей, и в ноябре 1991 г. было вынесено решение о выплате ему 300 000 французских франков.

После первоначального допроса в полицейском участке врач осмотрел Томази и установил, что его состояние здоровья не мешает продолжению допросов. Допросы продолжались еще некоторое время, и затем он впервые предстал перед судьей, проводившим судебное следствие, и заявил, что полиция подвергала его избиениям, показав синяки. Нанесенные ему повреждения были показаны судье. В дальнейшем их осмотрели четыре врача. Заключения врачей в отношении как характера, так и времени нанесения повреждений совпадали. В марте 1983 г. Томази подал жалобу против неидентифицированных лиц на нанесение телесных повреждений и одновременно ходатайство об участии в процессе в качестве гражданского истца. Хотя расследование с этого момента продолжалось до февраля 1989 г., государственный обвинитель лишь через полтора года обратился за определением подсудности дела, а в периоды между мартом и сентябрем 1985 г., январем 1986 г. и январем 1987 г. ничего не предпринималось. Томази жаловался на нарушение ст. 3 в связи с обращением с ним во время пребывания под стражей в полиции, ст. 6 в связи с продолжительностью связанных с этим расследований и нарушение ст. 5 в связи с длительным содержанием под стражей при проведении расследований.

Комиссия установила нарушения положений статей 3, 6.1 и части 3 статьи 5 Конвенции.

Суд постановил, что хотя ходатайство о компенсации было подано после обращения в Комиссию, Томази исчерпал внутренние средства правовой защиты в отношении своего содержания под стражей во время расследований, поскольку существует различие между правом добиваться прекращения лишения свободы и правом получения возмещения за такое лишение – подобная компенсация присуждается вне рамок части 3 статьи 5, кроме того, к этому времени он уже провел четыре года под стражей. Присуждение выплаты компенсации не лишило Томази статуса жертвы нарушения Конвенции. Пребывание Томази в предварительном заключении с момента его ареста и до оправдания длилось пять лет и семь месяцев. Причины для продления его содержания под стражей были и обоснованными, и достаточными, но наличие, неоднократно подтвержденное, серьезных признаков виновности само по себе не оправдывает столь длительного предварительного заключения. Таким образом, имело место нарушение части 3 статьи 5. Поскольку вопрос о возможности предоставления гражданско-правового средства защиты против обращения с Томази во время его содержания под стражей в полиции не был поставлен перед Комиссией, государство не имеет права возражать против рассмотрения этого вопроса Судом. Существует причинная связь между жестоким обращением во время пребывания под стражей в полиции, на которое жалуется Томази, и телесными повреждениями, установленными судьей, проводившим судебное следствие: следы побоев на теле Томази не могли появиться ни до его взятия под стражу, ни вследствие членовредительства, ни в результате попытки к бегству, причем Томази привлек к ним внимание при первом же появлении перед судьей, проводившим судебное следствие, а медицинское освидетельствование показало, что повреждения были нанесены во время нахождения под стражей в полиции. Медицинские свидетельства и доклады, независимо составленные практикующими врачами, говорят об интенсивности и множественности нанесенных заявителю ударов, налицо два достаточно серьезных элемента, которые придают этому обращению с ним бесчеловечный и унижающий достоинство характер, и, соответственно, должны рассматриваться как нарушение положений статьи 3. Дело не было сложным, и действия Томази не были причиной нарушения сроков его рассмотрения в суде, тогда как судебные власти несут ответственность за самые различные нарушения сроков. Таким образом, имело место нарушение статьи 6(1) Конвенции. Господину Томази должна быть присуждена компенсация в сумме 700 000 французских франков за материальный и нематериальный ущерб и 300 000 французских франков в возмещение судебных издержек и расходов.

8 июля 1985 г. госпожа Моник Летелье, французская гражданка, была арестована по подозрению в соучастии в убийстве ее второго мужа. По ее ходатайству в декабре 1985 г. она была освобождена из-под стражи на том основании, что содержание ее под стражей более не являлось необходимым для установления истины, и существовали достаточные гарантии ее явки в суд. Хотя Летелье ссылалась на то, что не подавала ходатайства до тех пор, пока все свидетели не были допрошены полицией и (или) судьей, ведущим следствие, и была в состоянии представить твердые гарантии своей явки в суд, в январе 1986 г. обвинительная палата Апелляционного суда отменила постановление об освобождении, мотивируя свое решение желанием предупредить любую попытку воспрепятствовать установлению истины, а также, – принимая во внимание суровость приговора, который мог быть вынесен по этому делу, – любую попытку уклониться от судебного преследования. Летелье обжаловала решение в кассационной инстанции, но в апреле 1986 г. жалоба была отклонена по тем же основаниям. В мае 1986 г. ей было позволено вновь обжаловать в кассационном суде отклонение повторного ходатайства об освобождении по основанию имевшего место нарушения прав защиты (ни Летелье, ни ее адвокат не были поставлены в известность о дате слушаний по ее жалобе), и дело было передано в апелляционный суд, который в сентябре 1986 г. снова отклонил ее просьбу в виду тяжести преступления, суровости ожидаемого приговора и в виду необходимости гарантировать ее пребывание в распоряжении правоохранительных органов и избежать нарушения общественного порядка. Решение апелляционного суда было отменено в декабре 1986 г. на том основании, что суд не рассмотрел жалобу на нарушение части 3 статьи 5 Конвенции, но в марте 1987 г. другой апелляционный суд, в который было передано дело, отклонил эту жалобу. Суд отклонил жалобу Летелье на превышение гарантированного частью 3 статьи 5 разумного срока предварительного заключения и постановил, что заявителя и далее следует содержать под стражей в интересах сохранения общественного порядка. Еще одна жалоба Летелье со ссылками на нарушение части 3 и 4 статьи 5, была отклонена кассационным судом в июне 1987 г. Находясь под следствием, Летелье подала еще шесть ходатайств об освобождении, которые были отклонены, соответственно, в марте, апреле, 5 и 23 декабря 1986 г., а также в апреле и августе 1987 г. В качестве мотивов указывались риск, что обвиняемая скроется от правосудия, необходимость поддержания общественного порядка, но, начиная с решения, принятого 23 декабря, в качестве мотива более не упоминалась возможность оказания давления на свидетелей. В августе 1987 г. Летелье была предана суду и в марте 1988 г. приговорена к трем годам лишения свободы за соучастие в убийстве. Неделей позже она была освобождена, поскольку ей был автоматически зачтен срок предварительного заключения.

В своей жалобе в Комиссию Летелье утверждала, что период ее предварительного заключения превысил “разумный срок”, предусмотренный частью 3 статьи 5 Конвенции, и что суды, поочередно рассматривавшие ее ходатайство об освобождении, поданное в январе 1986 г., не выносили решения “безотлагательно”, как того требует часть 4 статьи 5.

Комиссия установила нарушение частей 3 и 4 статьи 5 Конвенции.

Суд постановил, что учитываемый период времени начался с июля 1985 г., т. е. в момент заключения Летелье под стражу, и закончился в мае 1988 г. в день вынесения решения судом, из этого срока следует вычесть период, в течение которого она находилась на свободе под подпиской о невыезде, т.е. два года и девять месяцев. Национальные судебные органы должны в первую очередь следить за тем, чтобы в каждом конкретном случае срок предварительного заключения не превышал разумных пределов и, соответственно, принимать во внимание все обстоятельства, имеющие значение для выяснения, имеется ли общественный интерес, который с учетом презумпции невиновности, оправдывает отступление от принципа уважения личной свободы, и учесть это в решениях по ходатайствам об освобождении.

Именно на основе соображений, высказанных в вышеуказанных решениях, а также фактов, указанных в жалобах заявителей, Суд и должен определять, была ли нарушена часть 3 статьи 5 Конвенции. Наличие веских оснований подозревать арестованного в совершении преступления является условием правомерности содержания под стражей, но через некоторое время этого уже недостаточно для продолжения содержания под стражей, и тогда Суд должен установить, оправдывают ли остальные мотивы судебных органов лишение свободы. Если эти мотивы оказываются “соответствующими” и “достаточными”, то Суд учитывает, кроме того, проявили ли компетентные национальные органы “должную тщательность” в ходе рассмотрения дела. Во всяком случае, после 23 декабря 1986 г. оспариваемое содержание под стражей уже не имело обоснованных и достаточных причин, поскольку а) если реальная опасность оказания давления на свидетелей и могла существовать в начале расследования дела, то с течением времени она значительно уменьшилась и исчезла совсем, и после вынесения решения от 23 декабря 1986 г. (в котором об этой опасности не упоминается) содержание под стражей по этому основанию уже не оправдывалось; b) опасность, что Летелье скроется от следствия, с самого начала не была очевидной, поскольку у нее есть несовершеннолетние дети и торговое заведение, являющееся единственным источником ее доходов, и она не пыталась скрыться в то время, когда была освобождена и находилась под надзором суда, и степень такой опасности должна оцениваться не только в свете тяжести возможного наказания, но и исходя из всех сопутствующих обстоятельств, способных либо подтвердить наличие этой опасности, либо свести ее до такого минимума, что предварительное заключение окажется неоправданным. Принятые же решения не содержат мотивировок, на основании которых можно было бы объяснить, почему не были приняты во внимание выдвинутые Летелье доводы и почему решающим обстоятельством была сочтена опасность того, что она скроется от правосудия; с) если содержание под стражей продолжается только из-за опасения, что обвиняемый скроется от правосудия и не явится в суд, его, тем не менее, следует освободить из-под стражи, если он способен представить соответствующие гарантии, что не скроется от суда (например, внесет залог), и в данном случае не было установлено, что дело обстояло иначе, и d) особая тяжесть некоторых преступлений может вызвать такую реакцию общества и такие социальные последствия, которые делают оправданным предварительное заключение, по крайней мере, до тех пор, пока реальные факты свидетельствуют о том, что освобождение задержанного, действительно, нарушит общественный порядок, но в данном деле, продлевая содержания под стражей, суды опирались на чисто абстрактный довод, учитывая лишь тяжесть содеянного, но не тот факт, что родственники жертвы не протестовали против ее ходатайства об освобождении.

Поскольку решение об освобождении Летелье от 24 декабря 1985 г. было принято именно тем должностным лицом, которое лучше всех знало дело и могло оценить ситуацию и личность Летелье, – суды в своих последующих решениях должны были более конкретно и точно и не столь формально указывать причины, по которым считали необходимым продлевать предварительное заключение, и, следовательно, имело место нарушение части 3 статьи 5 Конвенции. У Суда есть некоторые сомнения по поводу общего срока рассмотрения второго ходатайства Летелье об освобождении, в частности, апелляционным судом, который вынес постановление после кассационной жалобы, однако следует иметь в виду, что Летелье имела право подавать новые жалобы в любое время и, действительно, за период с февраля 1986 по август 1987 г. она подала еще шесть жалоб и все они были рассмотрены в течение восьми–двадцати дней. Таким образом, не было нарушения части 4 статьи 5 Конвенции. Требование Летелье о возмещении материального ущерба в сумме половины возможного оборота принадлежащего заявительнице кафе за период с момента ареста и до вынесения приговора судом должно быть отклонено, ибо весь срок предварительного заключения был засчитан в срок наказания. Что касается морального вреда, то Суд считает, что настоящее решение как таковое является достаточным его возмещением. В качестве компенсации судебных издержек и расходов, понесенных в органах Конвенции, Летелье должна быть выплачена сумма в 21 433 франка.

7. БРАННИГАН И МАКБРАЙД ПРОТИВ СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА

Заявители, господин Бранниган и господин МакБрайд, жители Северной Ирландии.

Бранниган и МакБрайд были арестованы по подозрению в терроризме на основании закона, который позволяет производить арест лица без ордера в том случае, когда есть основание подозревать, что он имеет или имел отношению к совершению, подготовке или подстрекательству к террористической деятельности. Такой арест возможен на срок до семи дней при условии, что продление задержания в любой момент после первых двух дней должно быть санкционировано министром. Бранниган и МакБрайд содержались под стражей, соответственно, в течение шести и четырех дней и на протяжении своего заключения многократно подвергались допросу, были лишены возможности читать и писать, а также слушать радио и смотреть телевидение, но к ним были допущены их адвокаты (адвокат Браннигана был допущен к нему через 48 часов после его ареста), и их осматривал врач. Бранниган и МакБрайд были освобождены без предъявления обвинения. К моменту их заключения под стражу в стране, где они были арестованы, вступила в силу оговорка, сделанная в соответствии со статьей 15 Конвенции о защите прав человека и основных свобод - о временном отступлении страны от своих обязательств по Конвенции в связи с чрезвычайным положением, - о чем было сделано соответствующее заявление в Парламенте. Хотя государство, делая оговорку, заявило, что изучит возможность введения судебного контроля, позднее оно признало, что это оказалось невозможным. Хотя законность и обоснованность первоначального ареста и последующих решений о продлении содержания под стражей подозреваемых в терроризме могла контролироваться с помощью ходатайства о применении habeas corpus (судебного приказа о доставке арестованного к судье для подтверждения законности ареста), Бранниган и МакБрайд не прибегли к этому средству.

В своих жалобах заявители настаивали на нарушении части 3 статьи 5 Конвенции, поскольку после задержания они не были незамедлительно доставлены к судье, а также на нарушении части 5 статьи 5 Конвенции, поскольку они были лишены права на компенсацию, обладающего исковой силой, и на отсутствие эффективных средств правовой защиты.

Комиссия не установила нарушения части 3 статьи 5 части 5 статьи 5 Конвенции и не усмотрела отдельного предмета спора по статье 13 Конвенции.

Суд постановил, что он должен рассмотреть обоснованность отступления от требований статьи 5 Конвенции на основании статьи 15 Конвенции, превысило ли государство «ту степень мер, в какой они продиктованы чрезвычайностью обстоятельств» в условиях кризиса. Суд должен также учитывать такие важные факторы ситуации, как характер прав, на которые распространяется отступление от обязательств, причины, приведшие к чрезвычайному положению, и его длительность. Суд полагает, что нет никаких сомнений в том, что чрезвычайная ситуация тогда существовала. Право на продление задержания без судебного контроля и отступление от обязательств тесно связаны с продолжительностью чрезвычайной ситуации, и ничто не указывает на то, что отступление было не чем иным, как ответом на нее. Заявление об отступлении от обязательств по Конвенции ясно указывает, что «в обстановке обострения кампании террора и безусловной необходимости передать террористов правосудию Правительство не считает, что максимальный период задержания должен быть уменьшен. Тем не менее, Правительство хотело «избрать такую судебную процедуру, при которой продление содержания под стражей можно было контролировать и в надлежащих случаях санкционировать судьей или другим магистратом», действительность отступления не может быть оспорена в силу лишь той причины, что Правительство решило изучить, мог ли быть найден в будущем способ обеспечить большее соответствие обязательствам по Конвенции. Такой постоянный процесс осмысления ситуации не только соответствует статье 15, требующей постоянно проверять, сохраняется ли необходимость в чрезвычайных мерах, он также имплицитно соответствует принципу соразмерности. Учитывая необходимость более продолжительных сроков задержания при расследовании и преследовании по суду преступлений терроризма и угрозу подрыва независимости судей, участвующих в эти расследованиях, а также их уязвимость для нападений террористов, следует признать, что решение об отмене судебного контроля не выходило за рамки сферы усмотрения национальных властей.

Habeas corpus, право через 48 часов с момента ареста проконсультироваться с адвокатом, право сообщить родственникам или друзьям об аресте, право на доступ к услугам врача, а также контроль за действием оспариваемого законодательства являлись эффективными средствами против произвола и содержания арестованных в изоляции от внешнего мира.

Принимая во внимание характер угрозы терроризма в Северной Ирландии, ограниченную сферу отступления от обязательств по Конвенции, существование основных гарантий против злоупотребления, Суд пришел к заключению, что Правительство не превысило предела усмотрения и что отступление строго диктовалось чрезвычайностью ситуации. Поскольку заявление Правительства в Парламенте о факте отступления носило официальный характер и сделало гласным намерение Правительства в отношении отступления от обязательств по Конвенции вполне соответствовало понятию официального заявления. Вступление в силу оговорки исключает возможность удовлетворения жалобы о нарушении части 3 и части 5 статьи 5. Нарушение статьи 13 не было, так как ее требования являются менее строгими, чем требования части 4 статьи 5, которая должна рассматриваться как lex specialis в отношении жалоб по статье 5.

Господин Тот был арестован по подозрению в мошенничестве с отягчающими обстоятельствами. Восемь ходатайств об освобождении из-под стражи, поданные им на протяжении двух последующих лет, не были удовлетворены, и он продолжал содержаться в предварительном заключении по основанию наличия угрозы, что он скроется от правосудия и совершит новые правонарушения. В четырех случаях судья, ведущий следствие, запрашивал у апелляционного суда разрешение на продление срока следствия, мотивируя свои запросы сложностью дела, длительностью времени, необходимого для подготовки обвинительного заключения, и опасениями, что Тот скроется от правосудия и совершит новые правонарушения. Ни лица, пребывающие в предварительном заключении, ни их адвокаты не принимают участия в такого рода слушаниях. На слушании в апелляционном суде по жалобе на один из отказов в ходатайстве об освобождении суд отклонил жалобу заявителя, заслушав только сообщение обвинителя и его ответы на вопросы. Ни Тот, ни его адвокат не были вызваны в суд и не получили возможности выступить. В конце концов Тот был освобожден на определенных условиях по тому основанию, что за время, проведенное в заключении, существенно уменьшился риск его сокрытия от правосудия или совершения новых правонарушений. Всякий раз, когда суд рассматривал дело о содержании заявителя под стражей, он истребовал дело, и ведущий следствие судья лишался к нему доступа. В конце концов Тот был осужден, и срок предварительного заключения автоматически был вычтен из срока отбывания наказания. Тот жаловался на нарушение его прав по статье 5 Конвенции, длительность разбирательства.

Комиссия, признав приемлемой жалобу на длительность предварительного заключения и слушания дела в апелляционном суде, установила нарушение части 3 и 4 статьи 5 Конвенции.

Суд постановил, что учитываемый срок составил два года, начиная с момента ареста Тота и заканчивая его освобождением из-под стражи. Хотя законное содержание под стражей требует наличия обоснованного подозрения в совершении правонарушения, по истечении некоторого времени одного этого подозрения становится недостаточно для продления заключения. Поскольку существовали разумные основания опасаться уклонения Тота от правосудия и совершения им новых правонарушений, основания, по которым отклонялись его прошения об освобождении, были существенными и достаточными. Несмотря на то, что право находящегося под стражей обвиняемого на безотлагательное решение по его делу не должно препятствовать усилиям судебных властей тщательно исполнять свой долг, в данном случае правонарушения (хотя и многочисленные) были достаточно ординарными и многократно повторяющимися, поэтому жалобы Тота едва ли могли существенно замедлить рассмотрение его дела. Поскольку передача в суд всех материалов дела (а не копий этих материалов) на различных стадиях рассмотрения жалоб Тота на содержание под стражей приводила к приостановке следствия, а тем самым к продлению срока заключения Тота, имело место нарушение части 3 статьи 5 Конвенции. Было бы нереалистично требовать от заключенного, не имеющего юридического образования, умения ясно провести границу между продлениями срока предварительного заключения апелляционным судом и длительностью самого разбирательства, и таким образом возражение, что Тот в течение положенных законом шести месяцев не протестовал против своего неучастия в апелляционных слушаниях, не обосновано. Хотя для рассмотрения ходатайств об освобождении из-под стражи не требуется привлекать апелляционные инстанции, такая система, если уж она используется, должна предоставлять те же гарантии, что и слушания в судах первой инстанции, а поскольку в апелляционном суде Тоту не была предоставлена возможность должным образом оспаривать доводы в пользу дальнейшего содержания его под стражей, то имело место нарушение части 4 статьи 5 Конвенции. Однако часть 4 статьи 5 не применима к слушаниям в апелляционном суде, проходящим по инициативе судьи, ведущего следствие, с целью получить санкцию на продление срока предварительного заключения, поскольку на них не решается вопрос о целесообразности и необходимости содержания обвиняемого под стражей и не проверяется законность его задержания. Требования заявителя о компенсации должны быть оставлены без удовлетворения, поскольку весь период предварительного заключения был засчитан ему в срок отбывания основного наказания, а настоящее решение как таковое является достаточным его возмещением нематериального ущерба.

Господин Бринкат, адвокат, был арестован за владение собственностью, составлявшей часть выплаченного похитителям выкупа, и заместитель окружного прокурора, допросив Бринката, санкционировал его арест. Затем прокурор приступил к предварительному следствию, но, в конце концов, заявил, что по территориальному признаку дело не находится в его юрисдикции. Тогда ордер на арест Бринката был издан прокурором другого округа, и Бринкат был взят под стражу там. Окружной суд впоследствии освободил его за недостаточностью улик, но прокурор подал протест. Бринкат в своей жалобе утверждал, что его арест не был санкционирован должностным лицом, уполномоченным законом осуществлять судебные функции, а в заключении он подвергался бесчеловечному обращению.

Комиссия сочла, что жалоба на нарушение ст. 3 неприемлема, но установила нарушение части 3 статьи 5 .

Суд постановил, что он не правомочен рассматривать жалобы на нарушение статей 3 и части 3 статьи 5 Конвенции, поскольку они выходят за пределы, в которых Комиссия сочла данное дело приемлемым. Поскольку существуют объективные признаки того, что заместитель прокурора, санкционировавший арест Бринката, мог вмешаться в дальнейшее разбирательство дела, возникают обоснованные сомнения в его беспристрастности. Тот же факт, что впоследствии дело оказалось не относящимся к его юрисдикции, несуществен. Подобные же возражения можно привести по поводу действий прокурора другого округа, который не допросил Бринката “незамедлительно” перед выдачей ордера на его арест. Таким образом, имеет место нарушение части 3 статьи 5 Конвенции. Поскольку невозможно доказать, что арест не был бы санкционирован должностным лицом, уполномоченным законом осуществлять судебные функции, – не существует причинной связи между нарушением Конвенции и материальным ущербом, но Бринкату следует выплатить 1,000 лир в качестве возмещения ущерба его репутации и морального вреда.

Господин Kампанис был взят под стражу в декабре 1988 г. по подозрению в мошенничестве. В июле 1989 и мае 1990 г. против него были выдвинуты и другие обвинения, в связи с которыми также было назначено содержание в предварительном заключении. Он безуспешно ходатайствовал об освобождении под залог в июле 1989 г., июне 1990 г., сентябре 1990 г., и в марте 1991 г. В сентябре 1990 г. Kампанис не ходатайствовал о разрешении на личную явку в суд, однако в его ходатайстве от декабря 1990 г. такая просьба содержалась. Тем не менее, его просьба была отклонена по мотивам отсутствия необходимости в его личном участии в судебном заседании ввиду обширности поданных им ходатайств и отсутствия у следствия новых материалов, а также потому, что ходатайство подавалось с нарушением сроков. В ходатайстве, поданном в январе 1991 г., Kампанис указывал, что, поскольку его содержание под стражей основывается на нескольких следовавших друг за другом судебных постановлениях, и каждое из них заново определяет дату, с которой отсчитывается срок его заключения, он содержится в заключении без санкции суда уже двадцать пять месяцев, тогда как Конституция устанавливает максимальный срок предварительного заключения в двенадцать месяцев. Чтобы изложить свои доводы, он требовал допустить его к участию в судебном заседании вместе с его адвокатом. Однако его ходатайство было отклонено на том основании, что такое участие возможно только при рассмотрении дела по существу или в том случае, если это специально оговорено в законе. Суд заслушал прокурора. Сам Kампанис смог обратиться к суду только при рассмотрении его ходатайства в марте 1991 г. В конечном итоге он был освобожден в ноябре 1991 г. после признания его виновным в нескольких мошенничествах. По апелляции его приговор был снижен до срока, который оказался на пять месяцев короче, чем срок его предварительного заключения. Нормы Уголовно-процессуального кодекса, относящиеся к продлению срока предварительного заключения, не содержат прямого указания на возможность для обвиняемого лично присутствовать в суде, но другая норма того же кодекса разрешает это.

Комиссия установила нарушение части 4 статьи 5 Конвенции в отношении ходатайства об освобождении, поданного в январе 1991 г.

Суд постановил, что хотя в решении о приемлемости не исследовалось ходатайство от сентября 1990 г., Суд полномочен рассматривать любой вопрос факта, который может возникнуть в связи с рассмотрением того или иного дела, и решение Суда может не совпасть с выводами Комиссии. У Суда не было необходимости рассматривать этот аспект дела по собственной инициативе, поскольку в жалобе, направленной в Комиссию, Kампанис не выделяет каких-то отдельных слушаний, а ходатайство, поданное в сентябре 1990 г., не содержало просьбы о личной явке в суд. Поскольку ходатайство от декабря 1990 г. было подано с нарушением установленных сроков, Kампанис не мог жаловаться на нарушение принципа равенства сторон в связи с соответствующими слушаниями. Не было дано убедительного объяснения, почему не было применено положение уголовно-процессуального кодекса, разрешающее явку заключенного в суд. Принимая во внимание а) постоянные ходатайства прокурора о продлении срока содержания Kампаниса под стражей, b) длительность нахождения его под стражей и с) выдвигаемые Kампанисом доводы, что его заключение нарушает конституционные нормы и Конвенцию, – принцип равенства сторон в процессе требовал, чтобы Kампанису была дана возможность появиться в суде одновременно с прокурором и ответить на его доводы. Поскольку примененные к данному случаю нормы не разрешали этого, имело место нарушение части 4 статьи 5 Конвенции. Когда при рассмотрении ходатайства от марта 1991 г. Kампанису и его адвокату было позволено явиться в суд, часть 4 статьи 5 Конвенции не была нарушена. Не было установлено причинной связи между нарушениями прав Kампаниса и потерями Kампаниса в заработной плате в течение срока его заключения. Установление факта нарушения прав Kампаниса само по себе составляет достаточную компенсацию причиненного ему нематериального ущерба. Kампанису должно быть выплачено 1,4 млн греческих драхм в качестве возмещения его затрат и издержек.

Господин Винтерверп - житель Нидерландов. В 1956 г. он вступил в брак, в результате которого родилось несколько детей. В 1968 г. он по распоряжению бургомистра был помещен в психиатрическую больницу, где находился три недели. Через шесть недель он был снова помещен в эту больницу, на этот раз по просьбе жены и с согласия мирового судьи. Впоследствии по инициативе жены, а затем и прокурора, его пребывание в больнице ежегодно продлялось судом по заключениям лечащего врача.

Винтерверп возражал против нахождения в психиатрической больнице. Он жаловался, что не знаком с касающимися его юридическими документами, не может пользоваться юридической помощью и оспорить медицинские заключения. Он возражал и против того, что был лишен дееспособности.

Винтерверп четыре раза обращался в суд, требуя освобождения. В 1969 г. окружной суд заслушал его, но отклонил его требование. В 1971, 1972 и 1973 гг. прокурор сам отклонил его обращения, как лишенные какой-либо перспективы на успех, без передачи их в окружной суд.

Находясь в психиатрической лечебнице, Винтерверп, признанный недееспособным, не мог распоряжаться своей собственностью. Собственностью Винтерверпа сначала распоряжалась его жена, затем управляющий, назначенный судом в 1971 г.

Суд постановил, что часть 1 статьи 5 Конвенции, очевидно, не может рассматриваться как разрешение содержания под стражей лица только потому, что его взгляды или поведение не соответствуют нормам, преобладающим в данном обществе. Это не соответствовало бы также предмету и цели статьи части 1 статьи 5, а именно: гарантировать, чтобы никто не был лишен свободы в результате произвольных действий (решение по делу Лоулесса от 1 июля 1961 г.; и решение по делу Энгель и другие,); более того, в этом случае игнорировалось бы значение права на свободу в демократическом обществе (см. решение по делу Де Вильде, Оомс и Версип против Бельгии от 18 июня 1971 г.; и решение по делу Энгель и другие).

Человек, который содержится в изоляции в соответствии с нидерландским Законом о лицах, страдающих психическими расстройствами, в принципе подпадает под действие статьи 5(1) «е».

За исключением случаев крайней необходимости, человек не должен лишаться свободы до тех пор, пока не будет убедительно доказано, что он действительно является "душевнобольным", что может быть подтверждено объективной медицинской экспертизой; психическое расстройство должно быть такого характера или степени, которые оправдывали бы обязательное лишение свободы.

Обоснованность длительного лишения свободы зависит от стойкости такого расстройства при изучении вопроса, касающегося «законности» задержания в соответствии с целями статьи 5 (1) «е».

События, которые послужили поводом для помещения в больницу, по своему характеру вполне оправдывают "безотлагательное" помещение в больницу, предусмотренное в то время внутренним законодательством. Нет никаких указаний на то, что оспариваемое лишение свободы было осуществлено с противоправной целью, таким образом, лишение Винтерверпа свободы во время всех рассматриваемых периодов времени представляет собой "законное задержание" душевнобольного по смыслу статьи 5 (1) «е». Заявитель принудительно содержался в больнице "в порядке, установленном законом".

Право психически больного на лечение, соответствующее его состоянию, само по себе не следует из статьи 5 (1) «е» Конвенции. Нарушение части 1 статьи 5 не имело места.

Важно, чтобы заинтересованное лицо имело доступ к суду и возможность быть выслушанным лично или через какую-либо форму представительства, без чего оно будет лишено "основных процессуальных гарантий, применяемых в делах, связанных с лишением свободы". Психическое заболевание может быть причиной ограничения или изменения способа осуществления права на обращение в суд, но оно не может служить оправданием нарушения самой сути этого права. Гарантии, предусмотренные в части 4 статьи 5 Конвенции, отсутствовали как во внутреннем законодательстве, так и на практике.

Процедура, которой следовали и мировой, и окружной суды при принятии решений по ходатайствам о задержании Винтерверпа, не предоставляла ему "право на обращение в суд", в том смысле, как об этом говорит часть 4 статьи 5. Не умаляя значимости многих гарантий, предоставляемых Законом о лицах, страдающих психическими расстройствами, Суд считает, что упомянутая процедура не отвечает требованиям части 4 статьи 5. Различные решения, предписывавшие или санкционировавшие принудительное содержание Винтерверпа в больнице, исходили от органов, которые либо не обладали характеристиками "суда", либо не сумели предоставить судебных гарантий, требуемых частью 4 статьи 5.

Заявитель также не имел доступа к "суду", когда рассматривались его ходатайства об освобождении, за исключением его первого ходатайства, которое было отклонено окружным судом в феврале 1969 г. Следовательно, в отношении Винтерверпа была нарушена часть 4 статьи 5.

Заявитель родился в 1955 и живет в Москве. В период, относящийся к жалобе, он был президентом Северо-Восточного акционерного банка. 8 февраля 1995 г. против него было возбуждено уголовное дело. 29 июня 1995 года заявитель был взят под стражу и по 20 октября 1999 содержался в СИЗО ИЗ-47\1 города Магадана (следственный изолятор N1). Приговором Магаданского городского суда от 3 августа 1999 г. заявитель был признан виновным в присвоении (растрате) и приговорен к отбытию наказания в местах лишения свободы.

4 июля 1995 года, 31 августа 1995 года и 26 сентября 1995 года, адвокат заявителя направлял жалобы на постановление о применении меры пресечения в виде заключения под стражу в Магаданский городской суд, который отказал в их удовлетворении 14 июля 1995, 9 сентября 1995 и 4 ноября 1995 соответственно.

Заявитель настаивает на том, что с августа 1995 по ноябрь 1995 года никакого следствия по делу не проводилось, поскольку оба следователя, занимающиеся делом, были в отпуске, а лицо, которому дело было временно передано, не предприняло никаких действий. 14 декабря 1995 года заявителю были предъявлены 8 дополнительных пунктов обвинения, относящиеся к присвоению средств банка. 6 февраля 1996 года предварительное следствие по делу было завершено и дело было направлено в Магаданский городской суд. 1 марта 1996 года заявитель направил в городской суд ходатайство об освобождении его из-под стражи, в удовлетворении которого было отказано 27 марта 1996 года. В связи с направлением дела на дополнительное расследование заявитель продолжал содержаться под стражей. 16 мая 1996 года, заявитель направил жалобу об отмене постановления о заключении его под стражу в городской суд, в которой он указывал, что он содержится в невыносимых условиях и состояние его здоровья ухудшилось. В удовлетворении жалобы было отказано 26 мая 1996 года. В течение всего срока содержания под стражей заявитель регулярно обращался с ходатайствами об отмене меры пресечения в виде заключения под стражу, судом в удовлетворении ходатайств отказывалось постоянно по тем основаниям, что преступление, в котором обвинялся заявитель, было тяжким и из-за того, что существовала возможность воспрепятствования установлению истины по делу со стороны заявителя.

Ратификационная грамота Российской Федерации от 05 мая 1998 года содержит следующие оговорки:

«в соответствии со ст. 64 Конвенции, Российская Федерация заявляет, что положения статьи 5 параграф 3 и 4 не препятствуют применению нижеследующих положений законодательства Российской Федерации:

санкционированного абзацем 2 п. 6 раздела второго Конституции РФ 1993 года временного применения установленного ч.1 ст. 11, ч. 1 ст. 89, ст.90, 92, 96, 96.1, 96.2, 97, 101 и 122 уголовно-процессуального кодекса РСФСР от 27 октября 1960 г., с последующими изменениями и дополнениями порядка ареста, содержания под стражей и задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления.»

Суд постановил, что оговорка, содержащаяся в статье 97 Уголовно-процессуального кодекса РФ, согласно которой лицо может быть заключено под стражу до 18 месяцев в течение следствия по уголовному делу с санкции прокурора, касается процедуры применения меры пресечения в виде заключения под стражу, в то время как жалоба заявителя относится к длительности задержания как такового, а не оспаривает его законность – следовательно, оговорка не применима в данном деле. При определении длительности задержания по части 3 статьи 5 Конвенции, период, который должен приниматься во внимание, начинается с даты, когда обвиняемый был взят под стражу и заканчивается днем, когда лицо признано виновным, хотя бы только судом первой инстанции (см. решение по делу Wemhoff v. Germany от 27 июня 1968 и Labita v. Italy).

В данном деле задержание началось 29 июня 1995 г., и закончилось 3 августа 1999 г., когда лицо было осуждено Магаданским городским судом, следующие обвинения не влияют на период заключения, так как в последующий период заявитель отбывал наказание в соответствии со статьей 5 (1) «а» Конвенции.

Общий период заключения заявителя, который должен приниматься во внимание, составил 4 года, 1 месяц и 4 дня.

Поскольку период до 5 мая 1998 года относится к периоду вне юрисдикции Суда по критерию времени, Суд может рассматривать период в один год, 2 месяца и 29 дней, которые прошли между этим периодом и приговором Магаданского городского суда от 3 августа 1999 года; однако во внимание должен быть принят период с 29 июня 1995 года по 5 мая 1998 года, поскольку заявитель уже к этому моменту находился под стражей 2 года, 10 месяцев, 6 дней (решение по делу Mansur v. Turkey от 08 июня 1995 г.).

Основной причиной, по которой заявитель был заключен под стражу, было то, что национальные власти считали, что он способен препятствовать следствию в установлении истины по делу, поскольку отказывался предоставить банковские документы, необходимые следствию, и оказывал давление на свидетелей, и предположительно, фальсифицировал доказательства. Наличие обоснованного подозрения об участии лица в преступлении хотя и может рассматриваться как надлежащий критерий, но сам по себе не может быть основанием длительного заключения под стражу (см., например, дело Scott v. Spain). Относительно опасности препятствования установлению истины по делу со стороны заявителя Суд отмечает, что в постановлениях Магаданского городского суда нет никаких ссылок на факты, способные доказать, что эта опасность основывалась на действительных обстоятельствах, имевших место в тот период. Угроза препятствования следствию наряду с подозрением в совершении преступления, как основание для содержания под стражей неизбежно стало менее обоснованным по ходу процесса и завершению собирания доказательств. Таким образом, Суд находит, что основания, по которым властные органы считали содержание заявителя под стражей необходимым, хотя и было обоснованным и существенным на первоначальном этапе, со временем потеряло свое значение. Длительность процесса не была вызвана ни сложностью процесса, ни поведением заявителя. Принимая во внимание оценку, данную следствию, и постоянные отложения процессов, Суд считает, что власти не действовали с необходимой оперативностью. Период, проведенный заявителем под стражей в период, после передачи дела в суд, превышал «разумный срок», что является нарушением части 3 статьи 5 Европейской Конвенции.

Заявительницы, Елена Павловна (далее – Е.С.) и Ирина Павловна Смирновы (далее – И.С.) - сестры-двойняшки. Они - российские граждане, родились в 1967 г. и проживают в г. Москве. 5 февраля 1993 г. против заявительниц были возбуждены уголовные дела по подозрению в мошенничестве при получении кредита в московском банке. 26 августа, как указывали заявительницы, 27 августа 1995 г., как указывало Правительство, Е.С. была арестована и заключена под стражу. Несколькими днями позже, 31 августа 1995 г., ей было предъявлено обвинение в мошенничестве в крупном размере. Дело неоднократно приостанавливалось и возвращалось на дополнительное расследование.

9 января 2002 г. Тверской суд признал заявительниц виновными и приговорил Е.С. к лишению свободы на восемь лет с конфискацией имущества, а И.С. к лишению свободы на шесть лет с конфискацией имущества. 9 апреля 2002 г. Московский городской суд отменил приговор суда, и прекратил производство по делу заявительниц в связи с истечением срока давности.

В период расследования заявительницы неоднократно заключались под стражу: Е.С. содержалась под стражей 4 раза, в общей сложности более 4 лет и 3 месяцев; И.С. содержалась под стражей также 4 раза, в общей сложности более 1 года и 6 месяцев.

У И.С. был изъят паспорт в период с 26 августа 1995 г. по 6 октября 1999 г. Из-за отсутствия паспорта у Е.С. постоянно возникали проблемы. В декабре 1997 г. и апреле 1998 г. служба социального обеспечения г. Москвы и юридическая фирма отказали ей в приеме на работу, потому что она не имела паспорта. В декабре 1997 г. в поликлинике г. Москвы Е.С. сказали, что бесплатное медицинское обслуживание может быть предоставлено ей только при наличии страхового полиса и паспорта. По той же самой причине в апреле 1998 г. Московская телефонная компания отказалась устанавливать телефон дома у Е.С. 2 июня 1998 г. сотрудники нотариальной конторы г. Москвы уведомили Е.С., что ей необходимо подтвердить свою личность, например, паспортом, если она желает получить нотариально удостоверенные документы. 10 декабря 1998 г. Е.С. отказано в регистрации брака. 19 марта 1999 г. она была остановлена милицейским патрулем для удостоверения личности. Поскольку она не смогла предъявить паспорт, она была доставлена в отделение милиции, и ей пришлось оплатить административный штраф.

Суд постановил, что положения статьи 5(1) «с» Конвенции должны рассматриваться в совокупности с положениями части 3 статьи 5 (решение по делу Ciulla v. Италия, от 22 февраля 1989).

Лицо, обвиняемое в совершении преступления, должно быть освобождено до суда, если государство не сможет доказать, что имеются «существенные и достаточные» причины для продления срока задержания (решение по делу Wemhoff v. Германии от 27 июня 1968; решение по делу Yagci и Sargin v. Турции, от 8 июня 1995).

Отказ в освобождении лица под залог возможен при наличии риска, что обвиняемый не явится на судебное заседание (решение по делу Stogmuller v. Австрия от 10 ноября 1969) или что обвиняемый, находясь на свободе, воспрепятствует отправлению правосудия (решение по делу Wemhoff v. Германии) или продолжит преступную деятельность (решение по делу Matznetter v. Австрии от 10 ноября 1969) или его действия приведут к общественному беспорядку (решение по делу Letellier v. Франция от 26 июня 1991).

Когда подозреваемый находится под следствием, он имеет право на рассмотрение его дела в приоритетном порядке и с должным вниманием (решение по делу Matznetter v. Австрия). Период содержания Е.С. в течение 2 лет и 15 дней подпадает под компетенцию Суда в соответствии с критерием времени (ratione temporis); период содержания И.С. 1 год 6 месяцев и 16 дней подпадает под компетенцию Суда.

[1] см. полный текст перевода на русский язык на сайте ОО «Сутяжник» http://www.sutyajnik.ru/rus/echr/judgments/kalashnikov.htm

[2] см. полный текст перевода на русский язык на сайте ОО «Сутяжник» http://www.sutyajnik.ru/rus/echr/judgments/smirnova.htm