Пользование правами взаимосвязано с ответственностью человека, с возможными ограничениями, определяемые мерой и границами свободы, установленными правом, принципами гуманности, солидарности, нравственности. Этот постулат сформулирован в ст. 29 Всеобщей декларации прав человека: «При осуществлении своих прав и свобод каждый человек должен подвергаться только тем ограничениям, какие установлены исключительно с целью обеспечения должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения справедливых требований морали, общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе». 

 Правовые ограничения содержатся в ст. 19 Международного Пакта о гражданских и политических правах, предусматривающей право человека беспрепятственно придерживаться своих мнений, выражать эти мнения письменно, устно, в печати или иными способами по своему выбору. В п. 3 ст. 19 отмечается, что пользование этими правами налагает особую обязанность и особую ответственность. «Оно может быть, следовательно, сопряжено с некоторыми ограничениями, которые, однако, должны быть установлены Законом и являются необходимыми:
А) для уважения прав и репутации других лиц;
Б) для охраны государственной безопасности, общественного порядка, здоровья или нравственности населения».

В Международном Пакте о гражданских и политических правах предусмотрена возможность запрещения антигуманных, аморальных действий пропаганды войны, всяких выступлений в пользу национальной, расовой или религиозной ненависти, представляющих собой подстрекательство к дискриминации, вражде или насилию (ст. 20). Международный Пакт об экономических, социальных и культурных правах допускает ограничения прав постольку, поскольку это совместимо с природой указанных прав, и исключительно с целью способствовать общему благосостоянию в демократическом обществе». 

 Ч. 2 ст. 8 - 11 Европейской Конвенции о защите прав человека, ст. 1 Протокола №1, ст. 2 Протокола №4 и ст. 1 Протокола №7 говорит о том, что права и свободы не являются абсолютными и могут быть ограничены государством, но только на основании закона и в интересах, прямо перечисляемых в них.

 «Общественное спокойствие» и «охрана здоровья и нравственности» фигурируют во всех четырех статьях.  «Национальная обязанность» и «предотвращение беспорядков или преступлений» фигурируют в ст. 8, 10 и 11, а «защита прав и свобод других лиц» – в ст. 8, 9 и 11. В ст. 8 упоминается «экономическое благосостояние страны», в ст. 9 – «охрана общественного порядка», а в ст. 10 – «территориальная целостность», «защита репутации или прав других лиц», «предотвращение разглашения информации, полученной конфиденциально» и «обеспечение авторитета и беспристрастности правосудия». 

Право на жизнь.  Как и в отношении большинства гарантируемых прав и свобод исключения по статье 2 не предоставляют неограниченную защиту права или свободы. Иными словами, Конвенция не защищает права на жизнь всегда и при всех обстоятельствах.
 Пункт 2 статьи 2 гласит следующее:
 Лишение жизни не рассматривается как совершенное в нарушение данной статьи, если оно является применения силы, не более чем абсолютно необходимой: 
 А. для защиты любого лица от противоправного насилия;
 Б. для осуществления законного ареста или предотвращения побега лица, задержанного на законных основаниях;
 В. в случае действий, предусмотренных законом для подавления бунта или мятежа.

 Применение силы должно быть абсолютно необходимым для целей, указанных в подпунктах. Применение силы необходимо строго соизмерять с законной целью, которая при этом преследуется. Соразмерность должна оцениваться с учетом характера преследуемой цели, опасности для жизни, возникающей в такой ситуации, и риска, связанного с тем, что применение силы можно привести к лишению жизни. 

 В деле Маккэн и другие Суд подходил к действиям правительственных органов в свете этих строгих стандартов. В данном случае военнослужащие, приданные силам безопасности Великобритании в Гибралтаре, застрелили трех военнослужащих действующего подразделения обслуживания Ирландской республиканской армии (ИРА). При освобождении военнослужащих от ответственности Суд вынес следующее постановление: 
 «Суд считает, что военнослужащие честно считали, в свете полученной ими информации…, что нужно было стрелять в подозреваемых с тем, чтобы не дать им взорвать бомбу и вызвать тем самым гибель большого числа людей… Таким образом, они считали, что предпринятые им действия во исполнение приказов вышестоящего начальства были абсолютно необходимыми для сохранения жизни невинных людей. 

 Он считает, что применение силы с летальным исходом представителями государства во имя достижения одной из целей, указанных в пункте 2 статьи 2 Конвенции, может быть оправдано в соответствии с данным положением, если оно основано на действительной уверенности, исходя из лучших побуждений, в правильности таких действий в данный момент, но впоследствии оказывается ошибочным. В противном случае пришлось бы налагать нереальное бремя на государство и его правоохранительные органы при выполнении ими своего долга, возможно, за счет своей жизни и жизни других.

 Отсюда следует, что, учитывая затруднительное положение, в котором оказались власти при данных обстоятельствах, действия военнослужащих сами по себе не дают повода говорить о нарушении данного положения».
 Из трех ситуаций, описанных в п. 2 ст. 2, самозащита или искупительная самозащита – это единственный вид защиты, который в любом случае позволяет действовать как представителям государства, так и частным лицам. Однако возникают ситуации, когда угроза насилия может быть незаконной, но при этом убийство вполне может быть несоразмерной реакцией на эту угрозу. Например, в деле Фаррелл, когда женщина подала жалобу на неправомерное убийство ее мужа английскими военнослужащими. Внутригосударственный суд присяжных признал убийство законным отчасти на том основании, что у военного командира была обоснованная причина подозревать, что этот человек пытался подложить бомбу в банк. Дело было разрешено полюбовным урегулированием, и, таким образом, этот вопрос пока остается открытым.

 Остаются открытыми и вопросы относительно аборта и эвтаназии. Думаю, что эти вопросы еще длительное время будут спорными как во внутригосударственном, так и международном праве, поскольку кроме чисто юридических, эти вопросы содержат еще моральный, политический, религиозный аспекты, а также аспекты, касающиеся здоровья.

    Право на свободу и выражение своего мнения. В соответствии с ч.2 ст. 10 Конвенции национальные власти в любом из государств-членов могут вмешаться в осуществление права на свободу выражения мнения при условии, что вмешательство направлено на защиту как минимум одного из следующих ценностей: национальной безопасности, территориальной безопасности, территориальной целостности, общественного спокойствия, предотвращения беспорядков или преступности; защиты здоровья; нравственности; репутации или прав других лиц; предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально; обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия.

 Перечень возможных оснований для ограничения свободы выражения своего мнения имеет исчерпывающий характер. Следовательно, в том случае, если внутренним судам приходится сталкиваться в применением правовой нормы, каким-либо образом ограничивающей свободу выражения, они должны определить, какие ценности или интересы она защищает, установить, являются ли они одними из тех интересов или ценностей, перечисленных в ч.2. 

 Например, возбуждение уголовного дела или гражданского иска против журналиста, обвиняемого в нанесении ущерба репутации или чести другого лица, будет иметь в качестве правомерной цели «защиту репутации или прав других лиц». Или судебный запрет на деятельность газеты, опубликовавшей засекреченную информацию, может быть оправдан интересами «национальной безопасности». Тем не менее, суды должны удостовериться, что речь идет о защите реальных интересов, а не просто о неопределенной вероятности.

Проблемы могут возникать в делах, связанных с нанесением оскорбления или диффамацией высокопоставленных официальных лиц (включая президента страны, министров, депутатов и т.д.) или государственным служащим (в том числе, сотрудникам полиции, прокуратуры и других правоохранительных органов, а также работникам государственных учреждений).

 В то время как стремление наказать лицо, оскорбившее или опорочившее представителя одной из указанных выше категорий населения, может быть продиктовано необходимостью защиты «репутации или прав других лиц», применение более строгих, чем те, которые предусматриваются законом за оскорбление или диффамацию рядовых граждан, оправданию не подлежит. Назначение более строгого наказания за диффамацию высокопоставленных чиновников и государственных служащих вступает в противоречие с принципом равенства перед законом. Более того, подобные санкции подразумевали бы защиту не только прав этих лиц, но также защиту таких абстрактных понятий, как «государственная власть» или «государственный престиж», не упоминаемых в ч. 2.

 Более того, защита таких ценностей «как имидж/честь страны или правительства», «имидж/честь нации», «государственных или других официальных символов», «имидж/авторитет официальных органов власти» (кроме судов) не предусматривается ч. 2, и, следовательно, они не являются правомерной целью для ограничения свободы выражения своего мнения. Вот почему внутренние суды не должны вводить санкции за критику, выраженную вербально, посредством жестов, образов или любым другим способом и направленную против вышеуказанных абстрактных понятий, поскольку они выходят за сферу действия ч. 2. Объяснение этого заложено в действующих правилах демократического общества, в котором выражение критики в адрес представителей власти (как отдельных лиц, так и институтов) является фундаментальным правом и обязанностью средств массовой информации, частных лиц и общества в целом. Например, осквернение или «оскорбительный» акт, направленный против государственного символа, может быть выражением несогласия или критического отношения к некоторым политическим решениям, действиям государственных органов, политике правительства в тех или иных областях или другим аспектам осуществления властных полномочий. Подобное несогласие и критика должны пользоваться свободой, так как это единственный способ вынести на общественное обсуждение вопрос об ошибочности действий властей и найти возможности ее исправления. К тому же, такие общие и абстрактные понятия, как «авторитет государства», являются обычно прикрытием для частных и, как правило, противозаконных интересов власть предержащей, или, по крайней мере, их желания удержать эту власть любой ценой.

В том случае, если национальные суды сочтут, что в основе вмешательства в осуществление свободы выражения мнения лежит правомерная цель, они должны обратиться к ч. 2 Конвенции и решить, является ли подобное ограничение «необходимым в демократическом обществе».

    Например, в деле Хаджианистассиу военнослужащий был осужден за разглашение секретных сведений, касающихся определенного оружия и техники его применения, что было нанести существенный вред национальной безопасности. Суд постановил, что хотя осуждение офицера является вмешательством в его право на свободу выражения своего мнения, тем не менее, оно является оправданным в соответствии с ч. 2 ст. 10: «Необходимо принимать во внимание особые условия, сопряженные с армейской жизнью, и определенные «обязанности и ответственность», возлагаемые на военнослужащих… На заявителя в качестве офицера, отвечающего за разработку экспериментальной ракетной программы, возлагалась обязанность не разглашать сведения, связанные с его профессиональной деятельностью».

 При определении «национальной безопасности» государства-члены должны дать четкое и строгое определение понятий, стараясь избегать включения выходящих за реальные рамки содержания «национальной безопасности». Наравне с этим, государства также должны обосновать наличие реальной угрозы по отношению к защищаемым интересам, каковым является национальная безопасность, учитывая при этом заинтересованность общественности в получении информации. В случае несоблюдения этих принципов подобные ограничения свободы выражения приобретают абсолютный характер, что несовместимо с ч. 2 ст. 10  Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

 Защита «национальной безопасности» наряду с защитой «общественного спокойствия» и «прав других лиц» рассматриваются в качестве первостепенных интересов в тех случаях, если выражение мнения, против которого властями применялись санкции, осуществлялось с целью упразднения прав, закрепленных в Конвенции. Так, в деле Кюхнена заявитель руководил организацией, целью которой было возвращение Национал-социалистической партии (запрещенной в Германии) на политическую сцену. Г-н Кюхнен занимался распространением изданий, призывающих к борьбе за социалистическую и независимую Великую Германию. Он писал о том, что его организация выступает за «единство Германии, социальную справедливость, расовую гордость, общность людей и товарищество» и против «капитализма, коммунизма, сионизма, отчуждения в результате притока большого количества иностранных рабочих, разрушения окружающей среды». Он также писал следующее: «тот, кто служит этой цели, должен действовать; с теми, кто препятствует этому, мы будем бороться, до полного их уничтожения». Немецкий суд приговорил Кюхнена к тюремному заключению. Заявитель пожаловался в Комиссию на нарушение его свободы выражения. Указывая на требование того, что ограничение должно быть «необходимо в демократическом обществе», Комиссия подчеркнула, что заявитель отстаивал идеи национал-социализма, направленные на подрыв самой основы свободы и демократии, его высказывания противоречат одной из главных ценностей, выраженных в Преамбуле к Конвенции: основные свободы, воплощенные в Конвенции, «соблюдение которых наилучшим образом обеспечивается… подлинно демократическим политическим режимом». Кроме того, Комиссия обнаружила в высказываниях заявителя элементы расовой и религиозной дискриминации. Таким образом, Комиссия пришла к выводу, что заявитель стремился воспользоваться своим правом на свободу выражения в целях пропаганды действий, противоречащих смыслу и духу Конвенции в целом, а также ст. 17, запрещающей злоупотребление правами. В заключение, Комиссия признала, что вмешательство в осуществление заявителем своего права на свободу выражения являлось «необходимым в демократическим обществе».

 Аналогичное решение было принято по делу D.I. против Германии, в котором заявитель (будучи историком) отрицал факт существования газовых камер в Аушвице, заявляя при этом, что имевшиеся там газовые камеры были поддельными, построенными сразу после окончания войны, и что немецкие налогоплательщики заплатили около 16 миллиардов немецких марок за подделку. Национальные суды приговорили заявителя к штрафу. Выступая перед Комиссией, правительство в качестве основания для назначения указанного наказания ссылалось на интересы защиты «национальной безопасности и территориальной целостности», «репутации и прав других лиц», а также «предотвращения беспорядков и преступности». Применяя в данном случае принцип пропорциональности, Комиссия постановила: «общественная значимость предотвращения и беспорядка среди населения Германии, связанная с оскорбительным поведением в отношении евреев и аналогичными преступлениями, а также требования защиты их репутации и прав, являются, в демократическом обществе, более весомым фактором, чем свобода заявителя распространять публикации, отрицающие факт истребления евреев в газовых камерах при нацистском режиме».  В делах Хонсика и Охенсбергера, в которых заявители также отрицали существование холокоста и призывали к расовой нетерпимости. Комиссия вынесла аналогичные решения.

 Вопрос о защите «национальной безопасности» в связи со свободой выражения своего мнения также рассматривался Судом применительно к секретной военной информации. В деле Хаджианастассиу заявитель, офицер, был условно приговорен к 5 месяцам лишения свободы за передачу секретной военной информации частной компании за плату. Информация касалась технических сведений об определенном виде вооружения, разглашение которой, по мнению правительства, было способно нанести существенный ущерб национальной безопасности. Заявив, что военная информация также подпадает под действие ст. 10. Суд признал, что осуждение заявителя являлось «необходимым в демократическом обществе целях «национальной безопасности». Далее Суд заявил: «разглашение проявляемого государством интереса к тому или иному виду вооружений или соответствующих технических сведений, свидетельствующих о ходе их производства, способно нанести существенный вред национальной безопасности. Ничто не указывает на отсутствие разумной соразмерности между примененными средствами и преследуемой правомерной целью».

Право на частную жизнь. Принятие решения Европейским Судом по правам человека о том, соразмерно ли вмешательство цели, которую государство преследует, часто оказывается сложным процессом, включающим рассмотрение и учет множества факторов. Сюда относится решение вопроса о том, какие интересы защищаются при вмешательстве, насколько велико это вмешательство, каковы неотложные социальные нужды, которые стремится удовлетворить государство, баланс между правами отдельного лица и интересами государства. 

 Чем шире и глубже вмешательство, тем более вескими должны быть причины для его оправдания. Необходимы веские причины для оправдания запрета на контакты между одним их родителей и ребенком, который, например, находится под опекой, чем на ограничение таких контактов. 

 Неотложные социальные нужды также требуют внимательного рассмотрения, а меры, используемые для защиты национальной безопасности, могут быть оправданы, чем те, применение которых пытаются обосновать, к примеру, необходимостью защиты морали.

Сбор и хранение персональной информации.

Пределы, в которых допускается сбор, хранение и использование Государством персональной информации об отдельном человеке без его согласия, зависит от совместимости со ст. 8 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

Подобные меры обычно бывают двух видов: 
1)      информация собирается и хранится полицией для предотвращения и недопущения преступлений;
2)      секретные службы создают и поддерживают информационные файлы (досье) в интересах защиты национальной безопасности.

Суд признает то обстоятельство, что для защиты национальной безопасности государство может и должно иметь законы, позволяющие компетентным государственным органам производить сбор и последующее хранение информации способами, исключающими общественный контроль, как указано в деле Леандер против Швеции. Кроме того, признается, что у властей должна быть возможность использовать эту информацию при оценке пригодности кандидатов в работе на должностях, важных для национальной безопасности. Государство ответственно за определение этих исключительных условий и специальных мест работы. Однако в подобных случаях суд говорит, что действия государства должны соответствовать настоятельной общественной необходимости, а также быть пропорциональными. При этом должно удовлетворяться требование существования адекватных и эффективных гарантий против злоупотреблений. Он говорит, что это необходимо с точки зрения риска, что «система секретного наблюдения для защиты национальной безопасности может подорвать или даже уничтожить демократию, под предлогом ее защиты». Таким образом, государство должно закрепить надлежащие и эффективные гарантии против злоупотреблений и определить адекватные рамки защиты, предлагая минимальные стандарты защиты для предотвращения злоупотребления властью самим государством и нарушения прав ст. 8  Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод. 

Защита имущественных прав. С точки зрения Конвенции имущественные права далеко не абсолютны. Другими словами, не любое государственное вмешательство в их осуществление является нарушением Конвенции, а в ряде случаев государство имеет право вмешиваться в их осуществление: «Никто не может быть лишен своего имущества, иначе как в интересах общества и на условиях, предусмотренных законом и общими принципами международного права. Предыдущие положения ни в коей мере не ущемляют право государства обеспечивать выполнение таких законов, какие ему представляются необходимыми для осуществления контроля за использованием собственности в соответствии с общими интересами или для обеспечения уплаты налогов или других сборов или штрафов. 
Опираясь на дух и смысл всей Конвенции, Суд развил и дополнил критерии допустимости вмешательства государства в имущественные права физических и юридических лиц, особенно в ситуации, где речь идет об автономном применении общей нормы («каждое физическое или юридическое лицо имеет право беспрепятственно пользоваться своим имуществом»).

Понятие «интересы общества» принадлежит к категории неопределенных понятий, существующих в Конвенции. Свобода государственного усмотрения в области определения наличия таких интересов очень широка, и Суд во многом полагается на соображения, представляемые государственным законодателем. 

В деле Джеймс и другие против Великобритании британское законодательство предусматривало возможность для некоторых квартиросъемщиков, которые длительное время арендовали жилые помещения, приобретать у хозяина часть его собственности ниже ее рыночной стоимости. В данном решении, в частности, говорится: «Понятие «интересы общества» является по своей природе широким… Считая нормальным, что законодатель обладает большой свободой усмотрения для проведения экономической и социальной политики, Суд уважает суждение законодателя о том, что является «интересами общества», за исключением тех случаев, когда такое суждение не основывается на разумных соображениях». Несмотря на доводы заявителей о том, что примененные меры были направлены в пользу не всего общества, а только отдельных его членов, Суд согласился с законодателем в том, что интересы общества состояли в соблюдении социальной справедливости, и счел, что указанный закон соответствовал интересам общества. 

Таким образом, вмешательство государства в осуществление прав допускается с целью защиты общественного интереса, и свобода государства в оценке такого общественного интереса достаточно широка, но не безгранична. При этом необходимость справедливого равновесия определяет в любом случае крайний предел такому вмешательству.

Юрист ОО «Сутяжник»
Чуркина Людмила