29 августа объединению "Сутяжник" исполняется 10 лет. Юбилей местного общественного объединения, на наш взгляд, хороший повод говорить о вещах распространенных в России  и не только в России, и куда больше чем сутяжничество.

Итак, небольшая историческая справка.

Диктор: Если вы прочли в сводке новостей заголовки типа «Пятеро девушек подали в суд на обманувшего их жениха», «Екатеринбургский юрист судится с руководством московской гостиницы», «Целый час в центре Екатеринбурга работала общественная баня», это значит, что ниже речь пойдет об общественной организации «Сутяжник». Ни одна юридическая контора, каковой, в принципе, и является «Сутяжник», не кричит громко о своих судебных делах и выигрышах-проигрышах. Только юристы, ведомые Сергеем Беляевым, образ которого, по крайней мере в Свердловской области, напрямую ассоциируется не только с общественной организацией «Сутяжник», но и просто с этим словом, которое в словаре, кстати, определяется как «сквалыга, склочник, зануда и крючкотвор», и только чуть-чуть как «человек, склонный к судебным тяжбам». Мы говорим «Беляев», подразумеваем «Сутяжник», и наоборот. Собственно говоря, господин Беляев ровно 10 лет назад сам и определил политику организации как эпатажную, но борющуюся за правду. Проиграв свое первое дело против мэра Екатеринбурга по поводу острой нехватки в городе общественных уборных, и обязанный судом выплатить компенсацию, Сергей Беляев не пошел в сберкассу, нет. Он на грузовике подъехал к мэрии и высыпал мелочь из нескольких мешочков в таз. Горожанам – потеха, телевидению, радио и газетам – лишний информационный повод. Беляева стали узнавать, а где-то внутри даже и побаиваться, потому как: а вдруг если он против меня дело затеет, и даже если проиграет, то такое выкинет, что со стыда потом хоть под землю провалиться. Чего больше в деятельности «Сутяжника» - эпатажа или борьбы за права – вопрос, на который каждый гражданин отвечает по-своему. Кто-то может вспомнить о том, что в свое время рядом с названием «Сутяжник» сосуществовала другая эпатажная личность, не правовая, но политическая и не менее весомая, а именно Борис Березовский. Хотя сам господин Беляев почему-то в открытую никогда не признавался, что они дружат кошельками. Однако информация о том, что ряд акций был проведен именно на деньги Березовского, не опровергнута. Другой может вспомнить о том, что ежегодно общественная организация «Сутяжник» участвует в рассмотрении более 600 судебных разбирательств, причем часть из них отнюдь не бытового уровня, а-ля Беляеву не понравилось, что в московской гостинице его чемодан не брали на хранение без досмотра, а масштаба Европейского суда по правам человека, к примеру, известное дело «Ракевич против России», подготовленное юристами из Екатеринбурга, и материалом которого стал случай незаконной и принудительной госпитализации женщины в психиатрическую больницу. За 10 лет «Сутяжнику» удалось выиграть судебные дела против Свердловской и Московской железных дорог, московской гостиницы «Измайлово», авиакомпании «Трансаэро», Трамвайно-троллейбусного управления Екатеринбурга. Однако только перечень организаций, с которыми юристы судились за эти годы, займет толстый том. 10 лет – это почти 20 тысяч бесплатных консультаций гражданам России. И если после этого путь хоть у одного из них окрепла вера в то, что свои права можно и нужно защищать, то даже в этом случае можно сказать, что существование такой общественной организации, как «Сутяжник», необходимо и важно.

Евгения Назарец: Это краткое знакомство с екатеринбургским общественным объединением «Сутяжник», которому 29 августа исполняется 10 лет. Деятельность этой организации не раз заставляла журналистов произносить словосочетания «скандальная информация», «скандально известный».

Что такое «скандальная информация» в понимании российских журналистов и их аудитории? - сегодня это тема нашего разговора в екатеринбургской студии Радио Свобода.

И первый вопрос, конечно же, Сергею Беляеву. Прочитала анонс «Рассылка «Сутяжник-Пресс». Цитирую: «Скандал – это метод или черта характера? 10 лет скандала – это подвиг или диагноз? Что полезнее – скука или скандал?». Три вопроса. Жду ваших собственных ответов на них.

Сергей Беляев: Ну, это скорее вопрос тем, кто читает «Рассылку», нежели самим... Давайте так, мне кажется, что жизнь, которую раскрашивают или раскрашена огромным количеством красок, и если мы ее видеть будем только в негативном виде, или мы ее просмотрим сквозь какой-то веселый что ли взгляд, сатирический и юморной, но с таким прицелом, чтобы результат что-то изменил завтра или послезавтра, по всей видимости, именно это нами и движет. И когда мы придумываем такие вопросы, они тоже, как мне кажется, задают соответствующий тон, в том числе и журналистам. Если они прочитали их, задумались, может быть, в них что-то проснулось.

Евгения Назарец: Что ж, вот такое понимание слова «скандал», почти юморное.

Алена, «Новости» телекомпании «Четвертый канал» - одна из наиболее качественных информационных телепрограмм Свердловского телевидения, лауреат премии «Тефи», если я правильно помню. Итак, есть ли среди требований, предъявляемых к информационным сюжетам «Новостей» Четвертого канала, и на каком месте стоят, если есть, сенсационность, скандальность или что-то тому подобное?

Алена Вугельман: Во-первых, я хочу сказать, что с определенных пор, например, мною наложен запрет на употребление в эфире слова «скандал» или «сенсация». Наши ведущие теперь этого... то есть мы стараемся избегать всячески. Потому что само это слово накладывает определенный отпечаток и, я бы даже сказала, штамп на восприятие. Это очень плохо. Мы стараемся от этого уйти, потому что все-таки скандал – это как в истории... Есть история, как мальчик пас овец и долго кричал: «Волки, волки». Раз кричал «волки», все приходят – волков нет. Два кричал «волки», все приходят – волков нет. Три кричал «волки», все приходят – волков нет. Четвертый раз кричит – никого нет, а волки пришли. Вот здесь та же самая ситуация. Если все время говорить «скандал», если все время говорить «сенсация», то на самом деле, когда дело дойдет до настоящего скандала, а таковые попадают в поле зрения «Новостей», наши зрители перестанут остро на это реагировать.

Евгения Назарец: Борис Лозовский постоянный эксперт екатеринбургских выпусков «Часа прессы». Борис, звучит ли слова «сенсация», «скандал» в речи преподавателей современной журналистики на вашем факультете? Оперируют ли они такими понятиями в преподавании журналистики?

Борис Лозовский: Сам термин «сенсация» нельзя изъять из оборота. В разных странах сенсация – это всегда, как нечто необычное и выходящее из ряда, привлекало журналистов. Мне кажется симпатичной позиция Четвертого канала, где запрещается употребление этих слов. Но на самом деле история, материал, ситуация, с которой сталкиваются журналисты, она тем самым ведь не решается, налеты сенсационности, скандальности и так далее. Конечно, мы употребляем, но не в том смысле, что воспитываем некие особенности творческого, профессионального поведения искать эту сенсацию или творить ее, тем более.

Евгения Назарец: Итак, екатеринбургское общественное объединение «Сутяжник» уже 10 лет старается своей деятельностью произвести впечатление на власти. Поскольку само название организации предполагает постоянно общение в судах, мы решили обратиться за комментарием к представителю именно судебной ветви власти. Говорит председатель Верх-исетского районного суда Екатеринбурга Николай Мирошниченко.

Николай Мирошниченко: В принципе, если только присутствуют люди, представители, которые участвуют, и они ведут себя корректно, и обоснованно обращаются – очень положительное отношение. Они, во-первых, обращаются там, где действительно скандальные дела, и, в принципе, те, которые, по-моему, даже и безвыигрышные. И превращают вот это обращение в суд не то что в интересах каких-то там граждан, а больше всего ради прессы, ради эфира, и чтобы создать себе имидж соответствующий. Ну, это можно делать в более спокойной обстановке, более корректно, а не так, как они. Прессу подключают до суда, в суде, довлеют прессой на суд, людей здесь собирают. Ну, как говорится, не в спокойной обстановке проходят эти процессы. Вот только нервируют суд, судей, приставов судебных. «Сутяжники», например, предъявляют какой-либо иск, а до этого разбрасывают листовки кругом, по суду кругом эти листовки разбросаны. Людей призывают к одному, ко второму, к третьему, двадцатому. Всякие листовки есть – есть вплоть до оскорблений. Всякое разное в суде говорят о верхисетских(?), о других судьях, о судьях областного суда, о председателе областного суда. Мы рассматриваем по закону, и, я думаю, любой судья будет исходить не из эмоций, а будет из закона исходить. А они этого не понимают. Они помогают людям, только свою работу им надо немножко перестроить.

Евгения Назарец: Вот уже 10 лет общественное объединение «Сутяжник» в Екатеринбурге пытается будоражить общественное мнение, создавая выразительные и даже экстравагантные судебные прецеденты. Но как оценивают эти усилия журналисты, и как принимает аудитория?

А от радиослушателей мы хотим получить ответ на вопрос: помогают ли сегодня острые и скандальные публикации в средствах массовой информации решать проблемы обычных людей?

Вернемся к тому комментарию судьи, который только что прозвучал. Сергей, стало ли для вас откровением сказанное судьей?

Сергей Беляев: Нет. В общем, мы привыкли. Ведь самое главное из всего, что он сказал, это то, что они помогают, но им не нравится, как помогают. Ну, что делать? Мы все разные.

Евгения Назарец: Я хочу обратить внимание всех присутствующих еще на одно определение, которое дал судья в своем комментарии, - то, что эта организация, то есть «Сутяжник», работает все-таки на себя в изрядной степени, на свой имидж. Вы все прекрасно знаете об этой организации, и живете в этом городе, согласны ли вы с тем, что организация изрядно работает на свой имидж?

Борис Лозовский: А что плохого, если организация работает для того, чтобы ее узнавали, чтобы ее заметили, ее действия получили общественную оценку? По-моему, в этом ничего плохого нет. Другое дело, какие формы, способы, мотивы и цели.

Алена Вугельман: Я абсолютно согласна. И еще хотелось бы заметить, что главное, чтобы самоподача не перевесила суть.

Евгения Назарец: А как вы считаете, не является ли такое подкидывание журналистам и средствам массовой информации таких горяченьких, хорошо уже сделанных тем и информационных поводов в некотором роде манипулированием средствами массовой информации? «Сутяжнику» надо, чтобы это осветили, их процессы, а журналисты просто ведутся.

Алена Вугельман: А кто сказал, что журналисты ведутся на все поводы, которые нам подает «Сутяжник»?

Евгения Назарец: Ну, какие-то более удачные, какие-то – менее. Сергей, а вы что смеетесь по этому поводу?

Сергей Беляев: Во-первых, единственный способ сообщить о каком-то событии, о чем-то случившемся, о нашей идее, о событии, в конце концов, - это ведь средства массовой информации. И мы вынуждены подстраиваться в том числе и под действующие на сегодняшний день средства массовой информации, в том числе и под редакторов информационных программ. Мы просто вынуждены.

Борис Лозовский: Я думаю, что тут довольно простой ответ. Сегодня довольно распространены технологии создания информационных поводов. Ими пользуются очень многие организации, отнюдь не только «Сутяжник», но и более мощные по организационному составу, и по программным своим концепциям. Другое дело, одни средства массовой информации клюют на эти информационные поводы, другие – нет. И для того чтобы отличать и отделять зерна от плевел, просто эти технологии о формировании повестки дня, создании информационных поводов всякие журналисты, а особенно редакторы, руководство должны знать прекрасно и понимать, как к этому относиться.

Евгения Назарец: Одно из дел «Сутяжника», которое было упомянуто в том числе в исторической справке, которой мы предварили сегодняшний разговор, связано с тем, что несколько девушек подали в суд на одного молодого человека, который обманул их брачные ожидания. Это ведь не компенсация неработающим матерям, это даже не бесплатный проезд пенсионеров и не принудительная госпитализация в психиатрическую больницу. Сергей, почему возникло это дело? О «Сутяжнике», может быть, просто меньше стали говорить, и надо было обратить на себя внимание?

Сергей Беляев: Нет, недостатка в том, чтобы говорили о нас, в принципе, не бывает. Все это зависит от дел, которые мы делаем. Ведь мне сложно вас и слушателей убедить в том, что мы не придумывали это дело. Оно просто из жизни родилось.

Евгения Назарец: Действительно, не верится, что не придумывали.

Сергей Беляев: Вот сама жизнь настолько прекрасна, в ней столько трагичного, в ней столько веселого – надо просто уметь это все разглядеть. А если мы посмотрим на сегодняшние телевизионные каналы, особенно новостные каналы, даже наших всех областных программ, ну, чем они отличаются друг от друга? Может быть, теми, кто произносит и сообщает о событиях. А в принципе, говорят-то об одном и том же. Это же смешено. Сколько лет говорят о женщине, говорят о правах женщин, и говорят о том, что ее и бьют, и насилуют, и угнетают, и во власть ее не пускают, и вообще она никто. А, тем не менее, никто не обращает внимания, что ведь из-за женщины все это и происходит. Ну, занимайся ты своими правами, не выходи на улицу, не работай там, не подрабатывай, забастовки объявляй перед теми же мужчинами, подавай в суд на тех, кто не хочет тебя обеспечивать. Надо действовать. И то, что наши ребята подали в суд на одного из своих друзей, который вдруг, неожиданно увидел в себе негативные черты, хотя все это было абсолютно на юморе рождено, на веселости, и дальше пошла уже не шутовская разборка, а пошло действительно серьезное разбирательство. И наши-то суды, они же стоят в тупике, они не знают, что делать.

Евгения Назарец: Алена, вы освещали этот информационный повод в «Новостях» Четвертого канала?

Алена Вугельман: Да, освещали.

Евгения Назарец: И что это был за сюжет? Я-то, конечно, смотрела, но все-таки слушатели наши не имеют возможности смотреть Четвертый канал в большинстве своем.

Алена Вугельман: На самом деле, понимаете, когда ты только зрителям говоришь, а мы им говорим о том, что, в общем-то, участники этого процесса юристы изначально, и они, таким образом, пытаются еще и свою квалификацию повысить и наработать какой-то опыт и имя, то воспринимается эта история сразу по-другому. Человеческий фактор и трагедия или не трагедия, личная судьба девушек, обманутых молодым человеком, сразу уходит на второй план. Это юристы, которые занимаются своей профессиональной работой.

Борис Лозовский: Да, они решили потренироваться и в каком-то смысле приколоться, пользуясь современным языком. Я хорошо помню, когда мы учились, нам нужно было опубликоваться, заметку нужно было опубликовать о пожарной выставке. Информационного повода нет. Написали письмо: «Я хочу быть пожарным». Письмо опубликовали и подверстали эту заметочку.

Евгения Назарец: У меня есть еще один вопрос к Сергею. Обычно вы берете типичного человека с типичной проблемой, делаете из него истца и раскручиваете процесс. Всегда ли ваши клиенты осознанно и добровольно становятся участниками постановочного паблисити-эксперимента?

Сергей Беляев: Ну, естественно, не всегда, и очень многие не желают в этом участвовать. Но, к несчастью, наше общество не готово в открытую, прозрачно... и люди, живущие в этом обществе, показывать все то, что их волнует на самом деле. Если на сегодняшний день само понятие разной ориентации людей, скажем, по половому признаку, оно как-то раскручивается телевизионными каналами, новостными программами, и где-то имидж уже устоялся, так ведь таких, скажем, немножко темных сторон в жизни человека и общества настолько много, и мы вынуждены иногда сделать так, что человек, и не желая, шаг за шагом, постепенно начинает в чем-то участвовать и становится... так же, как студент первого курса, он еще не журналист, а на четвертом он уже на что-то способен.

Евгения Назарец: Обязательно разберемся в том, как используются человеческие истории в практике работы «Сутяжника», в практике работы СМИ.

А сейчас примем телефонный звонок от нашего радиослушателя. Здравствуйте. Вы в эфире.

Слушатель: Сергею Беляеву вопрос. Подскажите, пожалуйста, вы защищаете права девушек, а права мальчиков вы в состоянии защитить? Того мальчика, который, допустим, затратил не одну сотню тысяч рублей на девушку, а она обманула все его ожидания.

Евгения Назарец: Конкретный довольно вопрос. Может быть, этот человек как раз требует такой защиты, о которой он говорил.

Сергей Беляев: Это же не принципиально. В конце концов, если на сегодняшний день мальчик истратил на кого-то деньги и хочет их вернуть, следовательно, надо разобрать юридически эту ситуацию. Для этого совершенно не обязательно иметь «Сутяжника» в помощниках. Есть адвокаты и все остальное. Просто мальчики должны думать о технологии, как они тратят деньги на девочек. Потому что девочки ведь разные бывают.

Евгения Назарец: Алена, насколько важна реальная человеческая история при подаче типичной проблемы? Скажем, от коммунальных проблем страдают сотни тысяч людей, но берется обычно в новостийном сюжете какой-то один дом, один человек, показывается его история, но ведь после этого может жилец из другого дома позвонить и сказать: «И обо мне тоже расскажите». Все-таки как вы подходите к отбору чисто человеческих историй для создания информационных сюжетов?

Алена Вугельман: Сначала ищем саму информацию и повод. Выбирается повод, а потом уже под этой повод ищется история человеческая. Потому что в «Новости» не попадает, образно говоря, простое отключение электричества, или один дом, который находится без воды сейчас. Вот мы боимся как раз, когда... У нас очень много таких сообщений, у нас есть пейджер, нам зрители звонят. Мы понимаем, что если мы сейчас скажем об этом доме... Когда люди звонят и говорят «расскажите», мы говорим: «Понимаете, вот вы – один дом. Вы знаете, сколько таких домов в Екатеринбурге? И если мы расскажем о вас, то завтра нам придется рассказывать... просто всю программу посвящать». Очень многие люди понимают, очень многие, но нужно искать что-то то, что отличается от остальных. И именно это является как бы для нас потом оправданием, вот история, подобной которой нет больше.

Евгения Назарец: Этот вопрос возник не случайно, потому что многое, чем занимается «Сутяжник», это история одного человека, но она повторяется с какими-то вариациями во многих людях. Но ведь все-таки даже удовлетворить в данном случае, если девушки, нескольких девушек, пяти или больше, обиду – это одно, выиграть иск для одного человека – это одно, а что делать с остальными людьми, которые испытывают те же проблемы? Вы считаете, что ваша деятельность конструктивна, она приносит и рациональную пользу – теперь и остальные могут действовать так же и выигрывать, себе справедливость защитить?

Сергей Беляев: Безусловно. Ведь если на примере конкретного человека достигается какой-то результат, причем этот результат однократно или многократно преподносится через средства массовой информации, он становится достоянием гласности и опыта всех спорящих сторон, всех участников вот этих сложных человеческих отношений или иных в обществе. И та, и другая стороны тренируются. Одни не хотят стать предметом насмешек, другие получают инструмент или направление, в котором нужно идти для того, чтобы защищать свои права.

Евгения Назарец: Десятилетие «Сутяжника» дает повод говорить о том, как создаются скандалы в СМИ. Многие люди рассматривают газеты, телевидение и радио, как управу на обидчиков. За 10 лет своего существования «Сутяжник» не раз устраивал громкие акции и необычные судебные процессы, поводом для которых чаще всего становились самые рядовые, типичные нарушения прав человека или просто человеческие истории.

У меня вопрос ко всем. Как должна быть подана информация, чтобы на нее обратили внимание, чтобы она запомнилась? Алена, мне представляется, что региональные каналы должны обращать большое внимание на форму в виду того, что по содержанию, в общем, работают в одном и том же поле все.

Алена Вугельман: У меня встречный вопрос: чтобы она запомнилась кому – нашим зрителям, или чтобы она запомнилась и заработала на уровне людей, принимающих решения?

Евгения Назарец: А это не одно и то же в вашем случае?

Алена Вугельман: Это не одно и то же.

Евгения Назарец: Хорошо. Какой эффект вы предпочитаете, делая «Новости»?

Алена Вугельман: На самом деле, естественно, оба эффекта. Но в первую очередь все-таки мы работаем для зрителя. И мы не должны решать проблемы – это не работа средств массовой информации и это не работа «Новостей». Мы рассказываем о том, что происходит и как эти проблемы решаются. И очень хорошо, и мы всегда отслеживаем ситуацию, мы стараемся доводить дело до конца, если мы затронули какую-то проблему, и дело сдвинулось с мертвой точки. Но, к сожалению, особенно на региональном уровне, на самом деле, я думаю, что на федеральном еще чаще в последнее время власти перестали остро реагировать на сообщения средств массовой информации.

Евгения Назарец: Обязательно запомню вот эту мысль, потому что мне хотелось бы ее продолжить сразу после того, как мы выслушаем нашего радиослушателя.

Здравствуйте. Вы в эфире.

Слушатель: Меня зовут Александр Викторович, я из Санкт-Петербурга. У меня есть реплика по поводу предыдущего высказывания судьи, по-моему, в начале передачи. Я считаю, что как раз чем больше гласности в этом вопросе, тем лучше. Потому что у нас сейчас жизнь такая, что мы сталкиваемся с совершенно вопиющими фактами, даже в правоохранительных органах, когда подтасовываются, фальсифицируются дела. И они бы хотели, чтобы было все тихо и гладко. Но я считаю, что средства массовой информации должны как можно больше афишировать все эти вопиющие факты. Потому что в них защита простого гражданина.

Евгения Назарец: Спасибо, Александр Викторович.

Борис, по поводу того, что говорила только что Алена, до того, как мы послушали мнение нашего радиослушателя. Вот вы, скажем откровенно, помните, наверное, еще и советскую школу журналистики, когда публикация в СМИ, например, о несоответствии начальника служебной должности какой-то вызывала фурор, могла принести вред его карьере. Сейчас, как отмечают журналисты-практики, все дело обстоит совсем не так. Но, тем не менее, люди рассматривают СМИ как рычаг для того, чтобы решить свои проблемы, надавить, призвать к ответу виновных в своих бедах. Почему это так: одни уже перестали быть такими, другие все еще остаются?

Борис Лозовский: Вопрос очень сложный, но все-таки несколько реплик по этому поводу. Да, у значительной части населения, особенно у пожилых людей, отношения к средствам массовой информации, к их выступлениям по-прежнему остается таким, что выступит газета или на телевидении покажут – дело сдвинется с мертвой точки. На самом деле в прошлом существовал целый набор документов, который регламентировал работу журналистов в этой части. И газета выступила, что сделано... рубрика была совершенно замечательная, сейчас ее нет, кое-кто возвращается, но уже не получается. Так вот, мне кажется, суть-то в том, что сегодня власть каким-то образом пренебрегает общественным мнением вообще, а если это через журналистику оно транслируется, то замечает только не очень многих. Не случайно сегодня, если взять федеральный уровень власти, федеральная власть озабочена телевидением, этими тремя каналами, мы знаем массу историй, а на остальные как-то не очень-то и обращает внимание. То есть кто-то там издает звуки, а караван идет. В этом специфика сегодняшнего политического момента, который неприятный, даже неприличный для демократической составляющей нашего развития. Но, тем не менее, это факт, с которым мы имеем дело.

Евгения Назарец: Сергей, вас не раздражает то, что властям, простите за выражение, плевать на то, что вы делаете в таком случае, даже если это попадает в СМИ?

Сергей Беляев: Во-первых, это не так. Мы знаем прекрасно, если бы властям было наплевать, то они бы и не делали с НТВ то, что они сделали. Примеров более чем достаточно. Пожалуйста, «Телекон»(?) в Нижнем Тагиле.

Евгения Назарец: Нижний Тагил – это Свердловская область.

Сергей Беляев: Да, Свердловская область. Или Северо-уральская студия, которая была просто ликвидирована после показа протестов шахтеров во время забастовки. Так что это все не так. Реагируют.

Борис Лозовский: Нет, это так только в отношении ключевых средств массовой информации, которые имеют ресурс влияния.

Алена Вугельман: И, к большому моему сожалению, за этим стоит не только влияние средства массовой информации на зрителя или на слушателя, но и то, кто стоит за этим средством массовой информации, именно личность или определенная власть.

Евгения Назарец: В студию поступил звонок. Здравствуйте.

Слушатель: Это из Смоленской области Жариков Геннадий Сергеевич. У меня вопрос к Сергею Беляеву. Будьте добры, Сергей, скажите, пожалуйста, вы из других регионов принимаете материал? У меня есть материал о нарушении президентом Российской Федерации Путиным Конституции Российской Федерации.

Сергей Беляев: Принимаем. У нас на сегодняшний день один из указов обжалуется в Верховном суде России.

Евгения Назарец: Я думаю, такие материалы много у кого могут найтись на руках.

Что ж, продолжим обсуждение в студии. Алена, вы говорили, что власть часто не обращает внимания на выступления, какими бы эти выступления яркими и экспрессивными ни были. А все-таки бывали случаи в вашей журналистской практике, когда какой-либо человек, зная о возможности негативной публикации о нем, просил этого не делать, и каким-то образом пытался вступиться за себя?

Алена Вугельман: Ну, наверное, за последнее время, к сожалению, уже нет. Скорее люди не то что просят не делать, они вообще игнорируют. Мы делаем... в любом случае мы все равно стараемся ситуацию осветить, мы озвучиваем позицию этого человека. Но вот человек просто никак не реагирует, ему это даже проще, чем просить, я не знаю, через себя переступать.

Евгения Назарец: Сергей, почему за 10 лет существования организации «Сутяжник», имея огромную практику и массу поводов для публикаций, «Сутяжник» не издает собственную газету, например? Вдруг возник у меня такой вопрос.

Сергей Беляев: Ну, это же ресурсы. Откуда же ресурсы такие?

Евгения Назарец: Но, тем не менее, ваши поводы все реже и реже порой попадают в средства массовой информации. Их вытесняет что-то более политическое, светское...

Сергей Беляев: Да, это естественно. Мы уже очень точно ориентируемся по времени, по месту, по средствам массовой информации, когда у них возникает возбуждение, в какое время лета, в какую избирательную кампанию. Так что мы пользуемся этим. Мы тоже понимаем, как они работают, зачем они работают.

Борис Лозовский: Очень интересная фраза «мы знаем, когда у средств массовой информации наступает возбуждение». Мне бы хотелось взять интервью у вас отдельно по этому поводу.

Сергей Беляев: Пожалуйста.

Евгения Назарец: Сергей, некоторые разбирательства «Сутяжника» сопровождались целыми спектаклями. Проиграв иск мэрии, вы повезли деньги мелкой монетой и в тазик высыпали. Во время перебоев, по-моему, с горячей водой установили помывочные на центральной площади города. Чего добились, кроме того, что это сняли каналы?

Сергей Беляев: Что значит, каналы сняли?

Евгения Назарец: Телевизионные каналы это сняли, показали. А чего вы еще добились этим?

Сергей Беляев: Ну, во-первых, воду включили.

Алена Вугельман: Вы думаете, после этого ее включили?

Евгения Назарец: Ее потом снова опять же выключили.

Сергей Беляев: Извините, тогда, когда мы эту акцию проводили, воду то включали, то выключали. А в этом году она, по-моему, течет. Где-то выключают, где-то отключают, где-то идут какие-то споры, но она подается. Понимаете, каждый день мыться на площади не будешь. Но, тем не менее, есть процессы, которые улучшают положение. Если однажды мы вспомнили о том, что у человека есть не только лицо, но еще и те места, с которых они ходят в туалет, и обнародовали то, что в Екатеринбурге ходить некуда, после этого родилась в екатеринбургской мэрии целая программа по строительству общественных туалетов. И кое-как они где-то начали появляться.

Евгения Назарец: Не знаю, как мэр, но вот «Сутяжник» записывает этот факт на свой счет, на счет своих успехов – строительство общественных туалетов в Екатеринбурге.

Сергей Беляев: Никаких проблем.

Евгения Назарец: Есть звонок от радиослушателя. Здравствуйте.

Слушатель: Санкт-Петербург, Георгий. Вот я обращаю внимание, что никакого впечатления не производит на средства массовой информации тот факт, о чем даже Путин мельком сказал года два назад, что у нас люди исчезают, и мы не знаем, где они. Так вот из наших знакомых молодых девушек за последние 5 лет трое исчезли – не дошли до работы рано утром. Что, их на запчасти берут? Куда они бесследно исчезают? И как-то об этом не пишут и не говорят, хотя, как я заметил, даже президент мельком обратил на это внимание. Спасибо.

Евгения Назарец: Спасибо, Георгий. Я думаю, что все-таки исчезновения людей – это предмет криминальной хроники. Мы же сегодня все-таки ближе держимся к судебной. Потому что активная деятельность общественной организации «Сутяжник» протекает именно в судах.

Кстати, о судебной хронике. Как вы думаете, уважаемые участники разговора, почему все-таки в российских средствах массовой информации рубрика «Судебная хроника», не криминальная, а именно судебная не получает большого распространения? Ведь в судах, в общем-то, вершится справедливость, как принято считать.

Борис Лозовский: Я полагаю, что в этом есть проблема. Исчезли журналисты, которые специализируются на этой проблематике. В свое время, до перестройки мы знали имена, скажем, Аркадия Ваксберга и некоторых других. Был такой жанр – «Судебный очерк». Правда, там, понятно, что на материалах судебного дела, закончившегося дела в основном строились эти статьи. Но, тем не менее, была культура такой судебной журналистики. Она сейчас исчезла по целому ряду причин. Одна из причин заключается как раз в том, что... ну, я скажу об образовании, мы специально не готовим в этой области. Интерес у средств массовой информации почему-то теряется, потерялся к этому. Правда, за последние лет семь возникло новое понятие «расследовательская журналистика», и появляется центр в России, в частности, в Санкт-Петербурге есть очень мощный центр журналистских расследований. Они делают это по разным мотивам, с разными целями. Но постепенно вот эта судебная проблематика возвращается.

Евгения Назарец: Алена, действительно ли не нужна судебная хроника современным «Новостям» в том виде, в каком они сейчас популярны и существуют? Есть ли специализация, может быть, репортера – судебный репортер, хроникер?

Алена Вугельман: На самом деле судебные процессы попадают в эфир «Новостей».

Евгения Назарец: Ну, это судебные процессы над известными бандами, печально известными, или предпринимателями, крупными олигархами.

Алена Вугельман: Нет, совершенно не обязательно, что это известные банды. Но вы понимаете, что в эфир «Новостей» вообще попадают факты, которые являются новостями, которые чем-то выделяются на фоне остальных. И поэтому делать в «Новостях» обзор судебных процессов по ворам-домушникам каждый день смысла нет. Потому что через неделю зрителю перестанет быть это интересно, потому что все они похожи один на другого. Поэтому, естественно, в «Новости», в эфир попадают материалы и судебные процессы, которые интересны чем-то на фоне остальных.

А вообще, что касается судебной журналистики, на мой взгляд, она сейчас была бы очень востребована.

Сергей Беляев: Ну, я думаю, причина, скорее всего, не в этом. Во-первых, судебная система стала еще более закрытой. Вы, наверное, обратили внимание, что даже пропускные места появились в районных судах, хотя у нас заседания все открытые. И сейчас туда без пропуска, без разрешения, без повестки вообще не зайдешь. То есть это абсурд, но он наблюдается.

Во-вторых, пожалуйста, у нас живые есть примеры – наша свердловская судебная система. Впервые вообще начали говорить о том, что в Свердловском областном суде появился пресс-секретарь, ну, дай бог, года два назад. А о том, что председатель областного суда стал давать некие пресс-конференции, так это вообще нонсенс, и вообще буквально недавно что-то подобное началось. А нежелание самой системы показывать, что у нее там творится, оно действует и на журналистов в том числе. Если мы, например, как «Сутяжник», мы хотим, чтобы то, что мы делаем, стало достоянием гласности, то они этого не хотят. А раз они не хотят, следовательно, журналисты должны прилагать определенные усилия, чтобы достать информацию, испортить с ними отношения какие-то. А журналисты сегодня, к великому несчастью, очень ленивы.

Евгения Назарец: Так, на упреки журналистам хочет ответить Борис Лозовский.

Борис Лозовский: Я одну реплику просто скажу. Я согласен совершенно с этой точкой зрения, что судебная система совершенно закрыта сегодня. Более того, я бы добавил, что судьи вообще практически неприкасаемыми людьми оказались. И поэтому сложности в работе журналистов только увеличиваются и увеличиваются в связи с этим.

Алена Вугельман: Это к вопросу о лени. Если раньше нужно было преодолевать две процедуры для того, чтобы там что-то сделать, сейчас приходится преодолевать 322. Но все равно это делается, поверьте мне.

Евгения Назарец: Есть телефонный звонок. Здравствуйте. Мы вас слушаем.

Слушатель: Это из Москвы Юрий Иванович с вами говорит. У меня вопрос к Беляеву. Думами прошлых созывов приняты законы о восстановлении покупательной способности утраченных сбережений гражданам до 1991 года. Приняты законы, и государство приняло на себя долг внутренний. Конституционный суд обязал выплатить государство этот долг. Но некоторые граждане добились возвращения этого долга, вот именно покупательной способности через Европейский суд. Но, как правило, вот мы и товарищи некоторые... суды возвращают эти заявления исковые без рассмотрения. Вот вы можете взяться за такие дела?

Сергей Беляев: Вы же прекрасно понимаете, что подобных дел огромное количество. И я вам желаю, безусловно, удачи. Чем более настойчиво вы и ваши друзья, коллеги будете добиваться своей правоты, вы совершенно точно все вернете.

Евгения Назарец: Хотелось бы хоть от одного из наших радиослушателей все-таки получить ответ на вопрос: помогает ли сенсационная информация, размещенная в газетах, на телевидении или на радио, решить проблемы обычных людей? Или все-таки скандал – это самоцель для того, чтобы было красиво и интересно зевакам посмотреть или почитать читателям простого чтива криминального?

А по поводу, кстати говоря, журналистики и судебных хроник. Вот я знаю, что «Сутяжник» некоторые называют «полигоном для молодых юристов». Но почему-то я не припомню, хотя, может быть, ошибаюсь, чтобы в вашей организации работали бы профессиональные журналисты, хотя вроде бы им там есть что делать – информационных поводов много и есть что написать, и вот они, люди, рядом.

Сергей Беляев: Нет, вы знаете, я не могу с вами согласиться, потому что журналисты работают, и достаточно профессиональные, некоторые даже имеют определенные общественные звания – Лучший журналист года и так далее. Они делают материалы, они их размещают. И единственный, может быть, недостаток – это они их не ставят под своим основным псевдонимом.

Евгения Назарец: Инкогнито работают.

У нас слушатель в эфире. Здравствуйте.

Слушатель: Это Валерий Аркадьевич вас беспокоит из города Королева. Было произнесено такое, что как бы не интересно слушателю о домушниках постоянно слышать – такая фраза была произнесена. И в этой связи я решил позвонить. А как вы думаете, вот если вообще этих передач не будет – про домушников, про преступления, а вместо них будут передачи культуры, православной культуры, это, наверное, интереснее будет? И тем более методология формирования потребностей зрителя, она ведь расписана в известной вам книге «Комитет 300» Джона Колемана(?). Поэтому формирование вот такого образа жизни – навязыванием информации о преступлениях, - оно разрушает нацию. Ответьте, пожалуйста.

Евгения Назарец: Алена, мне кажется, это все-таки вопрос к вам.

Алена Вугельман: Вы знаете, я отчасти согласна с этим мнением, которое только что прозвучало. Но я бы не сказала, что сейчас идет навязывание криминальной информации, еще какой-то, как раз наоборот. Мне кажется, что сейчас перевес в наших средствах массовой информации, даже на всероссийском уровне, идет в другую сторону. Мы никак не можем найти компромисс, то есть мы не можем показывать и судебную хронику, и новости православные, например. Мы показываем либо то, либо другое в нашей стране почему-то.

Борис Лозовский: Я считаю, что здесь очень интересный повод для последующих рефлексий. Дело в том, что если не показывать ужасы, если не показывать судебную хронику в не лучших проявлениях судебных решений и так далее, то мы... я имею в виду средства массовой информации, будем способствовать созданию ложных представлений о действительности у людей. А реальность, как свидетельствует опыт «Сутяжника», совсем иная. Она и такая, и другая, она и кровавая, она и спокойная, она и культурная, она интеллигентная, какая угодно. Поэтому лучший вариант показывать и то, и другое, и третье.

Евгения Назарец: Хотелось бы вернуться к той        мысли, которая неоднократно звучала сегодня между строк. Сама по себе информация редко бывает скандальной или сенсационной, таковой ее делает особая подача. В каких случаях она приветствуется или необходима? Есть ли такие случаи? Алена, вопрос вам.

Алена Вугельман: Ну, когда это на самом деле...

Евгения Назарец: Приукрашивают журналисты при подаче информацию?

Алена Вугельман: Иногда приукрашивают, к сожалению. Я считаю, что это большой минус в нашей сегодняшней журналистике. И очень хорошо, что сейчас очень многие средства массовой информации от этого отходят. Потому что имидж скандальный вот к нам прилип уже, и отмыться от него очень тяжело, а нужно отмываться. Потому что от этого зависит доверие наших зрителей, слушателей и читателей.

Сергей Беляев: А я не могу согласиться. Почему вы полагаете, что доверие слушателей, читателей, зрителей, скажем, пропадает, если появляются материалы в эфире «Новостей», которые в состоянии оценить как скандальные? Я не понимаю.

Алена Вугельман: Потому что в большинстве случаев за этими скандалами на самом деле практически ничто не стоит. Это на голом месте раздутый скандал.

Сергей Беляев: А это уже зависит от профессионализма. Если вы разобрались, что это пустое место, незачем об этом говорить.

Алена Вугельман: А вот и не даем.

Борис Лозовский: Может быть, это зависит от профессионализма того, кто этот скандал организует?

Сергей Беляев: Ну, да... Ну что ж, сошлось на нас. Значит, будем совершенствовать свои навыки.

Евгения Назарец: Есть телефонный звонок. Здравствуйте.

Слушатель: Николай Борода, город Клинцы, Брянская область. Значит, освещение в прессе скандальных явлений, конечно, я думаю, что помогает, всегда помогает. Потому что есть такая вещь, как совесть, которая все-таки до самого отъявленного негодяя, она действует.

Вот я расскажу два случая. Еще в былое, проклятое советское прошлое я работал, чего сейчас, к сожалению, нет. И однажды я опоздал на работу по той причине, что меня не подобрал автобус. Я написал об этом в клинцовский районный «Трудок», есть у нас такая газета – «Труд», и с тех пор я того водителя на этой трассе просто не видел.

Второй момент. Это уже после того, как меня с треском с работы выгнали в наше демократическое время. Ко мне поступил материал о том, что душкинского(?) учителя одного так проверили, что он вскоре умер. Я пытался подключить к этому делу областную газету, по-моему, (?) или «Брянские факты», не помню, она называлась тогда. Ну, редактор тот же самый, Пронин, был. Так вот, газета даже не взялась, как и не взялась помочь мне восстановиться на работе. Кстати, суд мне отказал, а дальше я просто не стал, потому что, собственно... с кем работать мне? Учителя – это такие люди, что нож в спину всегда всадить могут. Спасибо за внимание.

Евгения Назарец: Спасибо, Николай.

Вот видите, самое разное понимание, что такое скандал.

Сергей Беляев: Да, я рад, что слушатели нас поддерживают. Потому что ведь скандал – это то, что мы называем скандалом, то, что мы увидели, то, что мы услышали. А для журналиста это профессиональная работа – показать события, осветить события.

Борис Лозовский: Мне вот бы что еще хотелось сказать. Одно дело, когда скандал сам по себе хорош – тут уже все...

Евгения Назарец: Мимо не пройдешь.

Борис Лозовский: ... в руки плывет материал. Другое дело, когда вот ни то, ни се. Понятно, что есть у журналистов такая особенность «поджарить» немножечко, провернуть таким образом, чтобы это заиграло. Есть такая даже технология, она очень хорошо описана у Марка Твена в рассказе «Журналистика штата Теннеси».

Евгения Назарец: Я думаю, что вот сейчас я, наверное, возможно, задам последний вопрос всем присутствующим. Мне бы хотелось именно на этот момент обратить внимание. В деятельности «Сутяжника» есть такой эпизод, когда несколько лет подряд, по-моему, присваивались номинации судьям – «Самый лучший», «Самый худший» - дарились какие-то ироничные подарки, и нам номинации разные были. И вот, смотрите, получается так, что  «Сутяжник» декларирует своей целью помощь в построении гражданского общества. Высоко звучит, но, тем не менее, это имеет место. Да? Но гражданское общество толерантно и политкорректно, как нас все учат. Можно ли помочь его построить, ругаясь на чем свет стоит, даже на нарушителей гражданских прав и свобод? Ответьте мне, пожалуйста, что вы думаете по этому поводу.

Сергей Беляев: С моей точки зрения, если нет у журналистов желания профессионально разбираться в разных сферах нашей жизни, как мы выяснили сейчас, судебная хроника практически везде отсутствует, например, а ведь там очень много тонкостей. Ведь если мы однажды присвоили звание не народного судьи... мы не лишили никого никакого звания, мы просто в качестве общественного влияния обратили внимание на факт, когда судья российским флагом открывала форточку во время судебного заседания. Ну, душно было в зале, естественно, человек взял и открыл между делом. То есть вот есть закон, который запрещает и который требует уважения к государственной символике. А судья, который вообще руководит этим законом и отстаивает его, и принимает решения на его основе, спокойненько может это публично делать. И я уверен, что в Свердловской области больше никто этого не делает.

Алена Вугельман: Да. Но зато, к сожалению, существуют судьи, которые позволяют себе гораздо худшие правонарушения, если не сказать больше, чем правонарушения. Ну, флаг – это флаг, зато это громко и красиво. А вот когда совершаются какие-то более жестокие и жесткие проступки, это другое дело, к ним уже мало кто подходит, в том числе и «Сутяжник».

Евгения Назарец: Алена, на Четвертом канале, на телекомпании, где выходят «Новости», которую вы возглавляете, и я уже поняла, с вашей подачи нельзя говорить слова «скандал» и «сенсация» без повода. А какие еще слова за пределами лексикона репортеров? Есть ли какой-то выбор слов в подаче материала?

Алена Вугельман: Ну, они, как правило, не эфирные, поэтому мы их сейчас произносить не будем. Но вот я еще раз обращаю внимание на то, что ведь вот именно поэтому мы и запретили произносить слово «скандал», именно потому, что оно становится, к сожалению, настолько сейчас обыденным и настолько им размахивают направо и налево, что смысл этого слова очень часто просто теряется.

Евгения Назарец: Борис, можно ли подать информацию экспрессивно, не прибегая к ярлыкам, к языку вражды? Как вы полагаете?

Борис Лозовский: Думаю, что можно, но тогда информация что-то и потеряет. Я уже говорил о том, что существует целая технология экспрессивной подачи материала, и каждый телевизионный или газетный журналист это хорошо знает.

Евгения Назарец: Что ж, спасибо. На этом я вынуждена завершить обмен мнениями.