Российские дела в Европейском Суде. Обзор наиболее значимых решений за прошедший год

В течение последнего года Центр "Демос" проводил анализ практики Европейского Суда по правам человека. Мы изучали решения Суда по приемлемости жалоб, поступающих из Российской Федерации, а также постановления по существу этих жалоб. Каждый месяц мы выпускали обзоры решений Европейского Суда по российским делам.

С октября 2005 по ноябрь 2006 Европейский Суд вынес 128 окончательных решений по жалобам из России. Значительная часть этих решений сходна по содержанию, поскольку касается однотипных ситуаций. По этой причине мы сочли нужным подготовить специальный годовой обзор, в котором была бы представлена информация о наиболее интересных и показательных решениях Суда, вынесенных в течение последних 12 месяцев. В предлагаемом вашему вниманию обзоре работа Суда по российским делам за каждый месяц проиллюстрирована одним решением. Отсутствие материалов за май и август 2006 года связано с тем, что в эти месяцы Суд не вносил решений по российским жалобам.

Темы выпуска:

Октябрь 2005 года. Дело Fedotov v. Russia (Федотов против России): несвоевременное исключение имени заявителя из списка разыскиваемых милицией стало причиной многочисленных нарушений его прав

Ноябрь 2005 года. Дело Shofman v. Russia (Шофман против России): ограничение срока для оспаривания отцовства нарушает право на частную жизнь мужа, не являющегося биологическим отцом ребенка

Декабрь 2005 года. Дело Vanyan v. Russia (Ваньян против России): приговор, основанный только на доказательствах, полученных в результате провокации, нарушает право на справедливое судебное разбирательство

Январь 2006 года. Дело Mikheyev v. Russia (Михеев против России): пытки в милиции

Февраль 2006 года. Европейский Суд не вынес ни одного окончательного решения по жалобам из России

Март 2006 года. Дело Dolgova v. Russia (Долгова против России): длительное содержание под стражей до суда и во время судебного разбирательства должно быть обоснованным

Апрель 2006 года. Дело Chernitsyn v. Russia (Черницын против России): Европейский Суд попросил заявителей проявлять уважение к другой стороне процесса

Май 2006 года. Европейский Суд не вынес ни одного окончательного решения по жалобам из России

Июнь 2006 года. Дело Bakiyevets v. Russia (Бакиевец против России): срок рассмотрения гражданских дел должен быть разумным

Июль 2006 года. Дело Bazorkina v. Russia (Базоркина против России): исчезновение в Чечне признано нарушением права на жизнь

Сентябрь 2006 года. Дело Borshchevskiy v. Russia (Борщевский против России): Европейский Суд счел, что существует причинно-следственная связь между отменой решения в надзорном порядке и материальным ущербом, причиненным заявителю

Октябрь 2006 года. Дело Zakharov v. Russia (Захаров против России): критическое мнение, высказанное в письме, не является основанием для ограничения свободы слова

***

Октябрь 2005 года

Дело Fedotov v. Russia (Федотов против России): несвоевременное исключение имени заявителя из списка разыскиваемых милицией стало причиной многочисленных нарушений его прав

Постановление по существу этого дела было вынесено Судом 20 октября 2005 г. В рамках этого дела Суд рассматривал следующие фактические обстоятельства.

7 мая 1999 г. в отношении заявителя было возбуждено уголовное дело по подозрению в использовании в личных целях своего служебного положения президента общественной организации. Его обвиняли в нецелевом использовании оргтехники, которую он приобрел на грантовые средства. 13 октября 1999 г. прокурор предъявил заявителю обвинение и санкционировал его содержание под стражей. Основанием для помещения под стражу послужила неявка заявителя для подписания обвинительного заключения.

1 февраля 2000 г. надзирающий прокурор Новгородской области отменил обвинительное заключение и отменил санкцию на арест. Несмотря на это, 9 февраля 2000 г. имя заявителя было включено в федеральный список разыскиваемых.

14 июня 2000 г. в 21.50 заявитель был задержан в Москве в гостинице Измайлово на основании того, что его имя включено в список федерального розыска. Заявитель находился в отделении милиции в течение двенадцати часов до 10.00 15 июня 2000 г. Его допросили, обыскали и, по его словам, оскорбили сотрудники милиции. Он был освобожден только после того, как из Новгородского областного управления милиции сообщили факсом, что ордер на заключение заявителя под стражу был отменен. В отделении милиции заявителю отказались выдать какой-либо документ, свидетельствующий, что он был задержан на двенадцать часов.

18 июня 2000 г. заявитель обжаловал действия милиции начальнику Московского управления милиции и прокурору Измайловского района. 5 июля 2000 г. заявитель обжаловал прокурору г. Москвы незаконное задержание и бездействие районного прокурора.

6 июля 2000 г. в 20.30 заявитель был вновь задержан на основании наличия его имени в списке разыскиваемых. На него надели наручники и препроводили в отделение милиции, где трое сотрудников милиции его оскорбляли. При этом один из милиционеров толкнул заявителя в грудь. Требования заявителя дать ему возможность сделать один звонок и встретиться с дежурным офицером были проигнорированы. Заявитель был освобожден только 7 июля 2000 г. в 18.15 после получения из Новгорода подтверждения об отмене решения об аресте заявителя. Заявитель утверждал, что пока он находился в милиции, ему не давали еды и воды, и также не водили его в туалет.

15 августа заявитель обжаловал в Генеральную Прокуратуру незаконность повторного задержания. Генеральная Прокуратура 17 августа 2000 г. сообщила заявителю, что его задержание 14 июня 2000 г. было законным, так как его имя было включено в список федерального розыска. Поскольку заявитель не имел документов, подтверждающих, что обвинение с него снято, сотрудники милиции "предприняли все необходимые меры, чтобы подтвердить или опровергнуть его утверждения о незаконности его задержания".

В ответ на жалобы заявителя 18 сентября 2000 г. органы прокуратуры еще раз подтвердили, что его задержание было законным. В ответе указывалось, что имя заявителя значилось в списке федерального розыска. Поэтому ответственность за его задержание полностью лежит на Новгородском областном управлении милиции, которое не внесло соответствующих изменений в список разыскиваемых. Заявителю посоветовали привлечь к ответственности сотрудников районного отделения милиции г. Боровичи.

Новгородское областное управление милиции 20 октября 2000 г. сообщило заявителю, что против следователя, который не сообщил об отмене ордера на арест, была возбуждена дисциплинарная процедура. 7 декабря 2000 г. было сообщено, что следователю был сделан выговор в связи с нарушение норм УПК.

После того, как Европейский суд известил о жалобе Федотова представителя России, Останкинская межрайонная прокуратура провела проверку по жалобам, поданным заявителем в 2000 г. В результате проверки 29 марта 2004 г. прокуратура вынесла постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по факту предполагаемого жестокого обращения с заявителем. Причиной отказа стало отсутствие доказательств совершения преступления сотрудниками милиции. 20 апреля 2004 г. прокурор г. Москвы отменил это постановление и направил дело на дополнительную проверку. Кроме того, согласно представлению Останкинской межрайонной прокуратуры, Информационный центр МВД изменил порядок ведения списка разыскиваемых, чтобы обеспечить его регулярное обновление.

В начале 2001 г. заявитель предъявил иск к Министерству финансов, Генеральной прокуратуре и МВД. Он потребовал компенсацию материального и морального вреда в связи с незаконным уголовным преследованием и задержанием. 29 августа 2001 г. Басманный районный суд г. Москвы затребовал документы, которые касались задержания заявителя 6-7 июля 2000 г., включая протокол задержания и личного обыска. Документы в суд предоставлены не были. Тем не менее, 18 сентября 2001 г. Басманный районный суд вынес решение о том, что уголовное преследование заявителя было незаконным. Заявителю назначили компенсацию за причиненный моральный вред и судебные расходы. Общий размер компенсации составил 18 438 рублей 14 копеек. Заявитель обжаловал это решение. По его мнению, суд рассмотрел не все обстоятельства его задержания. Однако Московский городской суд оставил решение без изменения.

20 января 2002 г. заявитель обратился в суд за исполнительным листом, но не получил его. В марте, мае и июне 2002 г. заявитель обращался к председателю Мосгорсуда по поводу неисполнения решения. В результате,19 июня 2002 г. заявителю выдали исполнительный лист на сумму 17 976 рублей. Заявитель обратился с жалобой на то, что сумма в исполнительном листе отличалась от суммы, указанной в решении суда. Дважды заявитель в устной форме обращался к председателю Басманного суда с жалобой. Затем подал жалобу с Мосгорсуд.

Не получив ответа на свои жалобы, 16 июля 2002 г. заявитель предъявил неисправленный исполнительный лист в службу судебных приставов. Однако председатель Басманного суда 24 сентября 2002 г. сообщил заявителю, что исполнительный лист еще 18 марта был направлен судебным приставам. 22 ноября служба судебных приставов вернула заявителю исполнительный лист и сообщила, что он должен напрямую обращаться в Министерство финансов. После этого заявитель вернул в Басманный районный суд исполнительный лист, в котором была ошибка, и попросил выдать новый.

Поправки в исполнительный лист не вносились в течение длительного времени. В связи с этим заявитель обратился с жалобами к Председателю Верховного Суда РФ, прокурору г. Москвы и прокурору Басманной районной прокуратуры. 10 апреля 2004 г. заявитель по почте получил новый исполнительный лист, датированный 30 марта 2004 г. на сумму 18 446 рублей 54 копейки. В письме от 14 апреля 2004 г. Верховный Суд сообщил заявителю, что исправленный исполнительный лист направлен в службу судебных приставов. Министерство Юстиции 6 мая 2004 г. сообщило заявителю, что служба судебных приставов с 1 января 2002 г. разыскивает его, желая получить сведения о том, куда следует перечислить сумму по исполнительному листу.

15 марта 2004 г. заявитель обратился с иском об индексации компенсации, назначенной в 2001 году. Суд 24 ноября 2004 г. принял решение об удовлетворении иска. Заявителю назначили 6 269 рублей в компенсацию вреда и 6 000 рублей судебных расходов. Заявителю был выдан соответствующий исполнительный лист. 25 ноября 2004 г. Министерство финансов вернуло исполнительный лист заявителю, сказав, что он неправильно составлен. Басманный суд 16 декабря 2004 г.выпустил новый исполнительный лист и самостоятельно направил его в Министерство финансов. При этом заявителя уведомили, что предыдущий действительно был оформлен с нарушением закона об исполнительном производстве. Тем не менее, к моменту рассмотрения дела в Европейском Суда, решения российского суда в пользу заявителя так и не было исполнено.

Заявитель жаловался в Европейский Суд на то, что во время задержаний в июне и июле 2000 г. с ним обращались бесчеловечно. Суд счел, что во время его задержания 14-15 июня 2000 г., обращение с заявителем не достигло того уровня жестокости, чтобы можно было бы признать нарушение статьи 3 Конвенции, запрещающей пытки и жестокое и унижающее обращение. Напротив, в отношении задержания 6-7 июля 2000 г., с учетом длительности задержания (более двадцати двух часов), отсутствия еды, воды и возможности пользования туалетом, а также оскорблений и физического воздействия со стороны милиционеров, было признано нарушение статьи 3, а само обращение с заявителем было расценено как бесчеловечное. Дополнительным аргументом для признания нарушения послужило наличие заключений Европейского Комитета по предотвращению пыток, который обследовал места временного содержания в некоторых московских отделениях милиции. Суд также признал нарушение статьи 3 Конвенции в части отсутствия расследования по ф! акту бесчеловечного обращения с заявителем.

Заявитель обжаловал оба периода задержания 14-15 июня и 6-7 июля 2000 г., так как они не соответствовали требованиям статьи 5 (ч.1 (с), 2, 3, 4) Конвенции, которая гарантирует свободу и личную неприкосновенность. С точки зрения заявителя, задержание было незаконным, так как уголовное дело в отношении него было прекращено. Государство-ответчик возражало. С его точки зрения задержание было законным, так как имя заявителя было включено в список федерального розыска. Суд в данном случае счел, что сотрудники милиции могли добросовестно заблуждаться, принимая решение о задержании заявителя. Однако это не снимает ответственности с государства-ответчика, так как единственной причиной для задержания было отсутствие координации между различными органами власти. Кроме того, ни в первый, ни во второй раз дежурный офицер не произвел надлежащей регистрации задержания заявителя и не оформил протокола, что само по себе не совместимо с гарантиями статьи 5 Конвенции, так как потенциально дает! возможность скрыть другие нарушения фундаментальных прав. В связи с признанием нарушения по статье 5 (1), устанавливающей требования к законности и обоснованности задержания, Суд счел, что нет необходимости отдельно рассматривать другие вопросы, которые заявитель поднимал в связи со своим задержанием.

Суд также счел, что в отношении заявителя было нарушено право на компенсацию, в связи с незаконным арестом, предусмотренное статьей 5 (5) Конвенции. Длительная невыдача исполнительного листа и неисполнение решения суда были признаны также нарушением статьи 6(1) Конвенции, которая гарантирует осуществление правосудия в разумные сроки.

Вернуться к оглавлению

Ноябрь 2005 года.

Дело Shofman v. Russia (Шофман против России): ограничение срока для оспаривания отцовства нарушает право на частную жизнь мужа, не являющегося биологическим отцом ребенка

Постановление Суда по делу Shofman v. Russia, которое было принято 24 ноября 2005 г. представляет значительный интерес для правоведов. Оно касается применения пресекательного срока для подачи иска об оспаривании отцовства.

Основанием для подачи жалобы послужили следующие обстоятельства. 10 августа 1989 г. в Новосибирске заявитель женился на Г., после чего семья переехала в Санкт-Петербург. 12 мая 1995 г. жена заявителя родила сына. Несмотря на возражения заявителя, она зарегистрировала сына на свою фамилию, а не на фамилию мужа. Однако в свидетельстве о рождении заявитель был указан как отец ребенка. Заявитель был уверен, что он отец ребенка, и воспитывал его как своего сына.

28 мая 1996 г. заявитель уехал в Германию, и до сентября 1997 г. ждал, что Г. с сыном присоединятся к нему. В сентябре 1997 г. Г. сообщила ему в письме, что не собирается дальше жить в браке с ним и намерена обратиться за алиментами. В это же время родственники заявителя сообщили ему, что он не является отцом ребенка.

16 декабря 1997 г. заявитель подал на развод и направил в суд иск об оспаривании своего отцовства. 12 апреля 1999 г. заявитель был разведен, а 16 ноября 2000 г. Железнодорожный районный суд Новосибирска принял решение по поводу отцовства заявителя.

В решении суд указал, что ДНК-тесты от 28 июня 1999 г. и 5 июня 2000 г. с очевидностью показывают, что заявитель не является биологическим отцом ребенка. Однако, основываясь на нормах Кодекса о браке и семье 1969 г., который действовал на момент рождения ребенка, суд отказал заявителю в иске. Согласно нормам указанного Кодекса, оспаривать отцовство можно было только в течение одного года с момента рождения ребенка. При этом суд посчитал, что Семейный кодекс 1996 г., предусматривающий иное регулирование вопросов отцовства, в данном случае неприменим, так как он вступил в силу только 1 марта 1996 г. 15 марта 2001 г. кассационная инстанция Новосибирского областного суда оставила это решение в силе. Надзорные жалобы заявителя были отклонены.

12 сентября 2002 г. мировой судья третьего судебного округа Железнодорожного района г. Новосибирска удовлетворил требование бывшей жены заявителя об алиментах. 15 сентября 2003 г. Железнодорожный районный суд оставил решение мирового судьи в силе.

В жалобе в Европейский суд заявитель утверждал, что решение вопроса о его отцовства, без сомнения, затрагивает его частную жизнь. Кроме того, ребенок имеет право поддерживать отношения со своим биологическим отцом, а юридическое отцовство может быть оспорено, если установлено, что оно не соответствует биологическому. Заявитель утверждал, что статья 8 Конвенции, защищающая неприкосновенность частной и семейной жизни, гарантирует право на разрыв семейных уз, если они не имеют биологической основы. Если национальные власти в этом случае не позволили разорвать семейные отношения, - имело место неоправданное вмешательство в частную жизнь.

При этом заявитель не оспаривал соответствие решений российских судов национальному законодательству, но отмечал, что власти не указали правомерных целей применения этого законодательства, а также необходимости его использования в демократическом обществе. Исходя из этого, вмешательство в его частную жизнь можно считать неправомерным. Что касается целей пресекательных сроков, существовавших в российском законодательстве, то, по утверждению заявителя, срок должен был исчисляться с момента, когда у отца появились сомнения в своем отцовстве. Человек может оспорить отцовство, только если он узнал о фактах, которые доказывают, что отцовство в действительности не имеет места. В этом случае он может сделать сознательный выбор: разорвать отношения отцовства или продолжить их на условиях усыновления. Поэтому законодательство должно предоставлять разумный период, во время которого человек может принять решение. Применительно к заявителю, период должен был начаться с того момента, когд! а он узнал, что может не являться биологическим отцом. Кроме того, заявитель отмечал, что Семейный кодекс 1996 г. не предусматривает таких пресекательных сроков, а это подтверждает, что интересам ребенка отвечает установление реального отцовства. Заявитель указал, что в других странах-участницах Конвенции также существуют пресекательные сроки, но они начинают исчисляться с момента, когда человек узнал о фактах, указывающих на то, что он не является биологическим отцом ребенка. В тех странах, где если срок отсчитывается от рождения ребенка, период, в течение которого можно оспорить отцовство значительно больше, чем один год. Заявитель также указал, что у него отсутствуют фактические отношения с ребенком, так как с 28 марта 1996 г. он постоянно живет в Германии.

Государство-ответчик утверждало, что судебные решения по делу заявителя полностью основывались на нормах Кодекса о браке и семье. Российские суды установили, что заявитель согласился быть указанным как отец ребенка при регистрации факта рождения. Он мог оспорить отцовство до 30 июня 1996 г. Тем не менее заявитель не пытался возбудить процедуру оспаривания отцовства до декабря 1997 г., то есть начал ее после истечения срока давности. По мнению государства-ответчика, вмешательство в семейную жизнь заявителя отсутствует.

Европейский Суд счел, что вопрос оспаривания отцовства включается в круг вопросов частной жизни, защищаемой статьей 8 Конвенции. Применительно к описанным фактам Суд указал, что государство обязано уважать частную или семейную жизнь, в том числе предпринимая адекватные меры по ее защите.

Проведенный Судом сравнительный анализ законодательства различных стран Совета Европы показал, что единый подход к такого рода вопросам отсутствует и срок оспаривания отцовства может отсчитываться от различных моментов. Суд учел, что ограничительный срок оспаривания отцовства вводится для обеспечения стабильности семьи и защиты ребенка. Так, в делах Yildirim и Rasmussen Европейский суд установил, что, если отец пропустил срок оспаривания отцовства, интересы ребенка преобладают. Однако в этих делах заявители с момента рождения ребенка знали о том, что не являются биологическими отцами. Суд подчеркнул, что ситуация в настоящем деле отличается, так как отец в течение двух лет жизни ребенка не подозревал о том, что не является биологическим отцом ребенка, и получил информацию об этом только в сентябре 1997 г., когда срок давности для подачи иска уже истек.

Европейский Суд отметил, что районный суд, рассматривавший иск заявителя об отцовстве, признал, что на основании биологических доказательств нет сомнений, что заявитель не отец ребенка. Примененная районным судом Статья 49 Кодекса о браке и семье, адекватно защищает только интересы мужа, который с самого момента рождения ребенка сомневается в своем отцовстве. Однако она не предусматривает возможности для мужей в ситуации, аналогичной положению заявителя, установить биологическую реальность более чем через год после рождения ребенка. Суд отметил, что государство-ответчик не указало ни одного аргумента в пользу необходимости устанавливать такой жесткий срок и не предусмотреть никаких исключений из него. С точки зрения Суда, юридическое решение, которое превалирует над биологической и социальной реальностью, несовместимо со статьей 8 Конвенции. Суд счел, что лишение возможности оспорить отцовство по истечении года с момента рождения ребенка, если муж узнал о том, что он не явля! ется отцом, только спустя два года после появления ребенка, - непропорциональная мера, не преследующая правомерной цели. На этом основании Суд признал нарушение статьи 8 Конвенции о защите частной и семейной жизни. Заявителю была назначена компенсация в размере 6 000 Евро.

Вернуться к оглавлению

Декабрь 2005 года

Дело Vanyan v. Russia (Ваньян против России): приговор, основанный только на доказательствах, полученных в результате провокации, нарушает право на справедливое судебное разбирательство

Постановление по делу Vanyan v. Russia было вынесено на основании следующих фактов. Заявитель был задержан 3 июня 1998 г. и доставлен в отделение милиции в Капотне, в г. Москве. Там его обыскали и обнаружили у него пакет героина. 4 июня 1998 г. в отношении заявителя был оформлен протокол о совершении административного правонарушения - мелкого хулиганства. На этом основании заявитель был помещен под арест. Его освободили 5 июня 1998 г. В тот же день было возбуждено уголовное дело по обвинению заявителя в совершении преступления, предусмотренного частью 4 статьи 228 УК РФ (приобретение и сбыт наркотических веществ в особо крупном размере).

2 апреля 1999 г. заявитель вместе с другим обвиняемым был осужден Люблинским районным судом г. Москвы за приобретение и сбыт наркотических веществ в особо крупном размере. В судебном заседании заявитель утверждал, что 2 июня 1998 г. он договорился приобрести наркотики у второго обвиняемого. После этого заявителю позвонила З.О. Она жаловалась на жесточайшую наркотическую ломку и просила его приобрести для нее наркотики, в противном случае З.О. грозила покончить жизнь самоубийством. Заявитель согласился приобрести для нее наркотики, встретился с З.О., которая передала заявителю 200 рублей. Заявитель самостоятельно приобрел два пакета героина за 300 рублей, использовав для расчетов одну из купюр, переданных З.О. Он отдал З.О. один из приобретенных пакетов; та сразу сделала себе инъекцию, несмотря на то, что заявитель предупреждал ее, что героин плохого качества. После этого заявитель и З.О. вышли из дома. Увидев, что к ним бегут работники милиции, заявитель выбросил оставшийся ! у него пакет героина и скрылся. Позднее он вернулся и забрал героин. На следующий день он был задержан, и при нем был обнаружен героин. Второй обвиняемый также подтвердил, что продал героин заявителю на сумму 300 рублей.

В судебном заседании были допрошены также два оперативных сотрудника ОВД Капотня, которые сообщили, что у них была информация о том, что заявитель вовлечен в торговлю наркотиками. З.О., которая знала заявителя, была выбрана для проверки этой информации. Она согласилась участвовать в "проверочной закупке", и ей было выдано 200 рублей. Перед "проверочной закупкой" она была досмотрена. Во время досмотра наркотиков при ней не было обнаружено. Потом З.О. назначила встречу с заявителем. За ней было установлено постоянное наблюдение. З.О. встретилась с заявителем, передала ему помеченные купюры. Оперативные сотрудники постарались задержать заявителя, но тот скрылся. О.З. выдала им при понятых переданный ей заявителем пакет героина, а заявитель был задержан на следующий день. В суде О.З. заявила, что действовала добровольно. Ее показания совпадали с показаниями оперативных сотрудников. В соответствии с данными экспертизы, О.З передала милиции пакет, в котором содержалось 0.008 г гер! оина, а у заявителя было найдено 0.31 г. Районный суд счел, что все доказательства добыты в соответствии с законом и признал заявителя виновным. Заявитель обжаловал приговор, указав, что были нарушены его права во время предварительного следствия. Так же он указывал, что его действия могут быть переквалифицированы в соответствии со частью 1 статьи 228 УК РФ, на "хранение наркотических веществ без цели сбыта". 17 мая 1999 г. Мосгорсуд оставил приговор без изменения.

10 ноября 2000 г. заместитель председателя Верховного Суда РФ опротестовал приговор и кассационное определение в Президиум Московского городского суда. В протесте указывалось, что действия заявителя должны были быть квалифицированы как хранение наркотических веществ без цели сбыта, ему должно быть назначено наказание в виде двух лет лишения свободы и он должен быть освобожден в соответствии с актом об амнистии. 16 ноября 2000 г. Президиум Московского городского суда рассмотрел протест в надзорном порядке. Ни заявитель, ни его представитель не были извещены об этом, но в заседании участвовал прокурор, который счел, что действия заявителя необходимо переквалифицировать как хранение наркотических веществ без цели сбыта. Президиум Мосгорсуда переквалифицировал действия заявителя, указав, что заявитель и О.З. действовали совместно, назначив заявителю два года лишения свободы и применив акт амнистии. Заявитель был освобожден из колонии.

В рамках разбирательства в Европейском суде государство-ответчик заявило, что надзорное производство в Московском городском суде было реакцией государства на коммуникацию Судом жалобы заявителя. Процедура надзорного пересмотра дела не подразумевала выдвижения новых обвинений против заявителя, напротив его действия были квалифицированы как менее тяжкое деяние. Правительство ссылалось на то, что окончательное решение по делу заявителя не было основано на доказательствах, полученных в результате "контрольной закупки", и заявитель на основании акта амнистии не отбывал дальнейшее наказание. Государство-ответчик утверждало, что эти обстоятельства лишают заявителя статуса жертвы. Кроме того, государство-ответчик сообщало, что отсутствие заявителя и его представителя в судебном заседании надзорной инстанции не нарушало право на справедливое судебное разбирательство. В рамках этой процедуры обвинение в отношении заявителя переквалифицировали на менее тяжкое, а сам заявитель никогда н! е оспаривал, что купил наркотики для себя. Кроме того, назначенное заявителю наказание было смягчено, и заявитель был освобожден от его дальнейшего отбывания.

Заявитель настаивал на том, что он по-прежнему остается жертвой нарушения, так как постановление надзорной инстанции от 16 ноября 2000 г. не содержало признания нарушения его конвенционных прав. Заявитель утверждал, что преступление, которое ему вменяли, было инициировано сотрудниками милиции, и он был осужден на основании показаний оперативных сотрудников и О.З., действовавшей по их указанию. Заявитель сообщал, что его отсутствие в судебном заседании в надзорном производстве нарушало его право на справедливое судебное разбирательство, так как в ходе судебного разбирательства могли подниматься вопросы фактов и права, а заявитель был лишен возможности представить свою позицию по делу, поэтому было нарушено его право на справедливое судебное разбирательство.

Европейский Суд в свою очередь решил, что не может согласиться с мнением государства-ответчика о том, что обвинительный приговор в отношении заявителя не был основан на доказательствах, добытых в результате проверочной закупки, а также с тем, что в результате применения амнистии заявитель получил восстановление своих прав. Суд счел, что заявитель сохранил статус жертвы.

Суд указал далее, что статья 6 Конвенции, гарантирующая право на справедливое судебное разбирательство, не предусматривает каких-либо специфических гарантий относительно допустимости доказательств (этот вопрос в большей степени должен решаться национальным правом). Однако в рамках статьи 6 может рассматриваться вопрос о том, отвечало ли разбирательство по делу, включая процедуры получения доказательств, требованиям справедливости. С точки зрения Суда, использование агентов под прикрытием должно быть ограничено, даже когда речь идет о торговле наркотиками. Требования справедливого судебного разбирательства заключаются в том, что общественный интерес не может оправдать использование доказательств, добытых в результате провокации, то есть действия агентов, подстрекающих к совершению преступления, которое бы без этого не было совершено. В данном случае Суд полагает, что преступление было совершено из-за звонка О.З. и обвинение заявителя строилось только на показаниях О.З. и опер! ативных сотрудников, что в значительной мере повлияло на справедливость судебного разбирательства. Таким образом, было признано нарушение статьи 6 Конвенции.

Суд отметил, что, на основании его предыдущей практики, к судебному разбирательству в надзорной инстанции может быть применена статья 6 Конвенции. Суд полагает, что присутствие лица не всегда обязательно при надзорном пересмотре его дела. Однако особенности конкретного разбирательства могут потребовать его присутствия, что особенно важно для уголовного судопроизводства. Кроме того, одним из основных принципов справедливости судебного разбирательства является равенство сторон, в том числе состязательность. Иными словами, и обвинению, и защите должна быть дана возможность представлять свою позицию. Заявителю такая возможность не была предоставлена эта возможность, хотя представитель обвинения присутствовал в судебном заседании. На этом основании Суд установил нарушение статьи 6 (1) совместно со статьей 6(3с) Конвенции, гарантирующей право на защиту. Заявителю была назначена компенсация в размере 4000 Евро.

Вернуться к оглавлению

Январь 2006 года

Дело Mikheyev v. Russia (Михеев против России): пытки в милиции

Суд огласил решение по делу Mikheyev v. Russia 26 января 2006 г., признав нарушение ст. 3 (запрет пыток и жестокого и унижающего обращения) и ст. 13 (право на эффективное средство правовой защиты) Конвенции. Ранее Европейский Суд уже рассматривал российские жалобы на нарушение ст. 3, однако они в большинстве своем касались условий содержания в местах лишения свободы. Дело Mikheyev v. Russia представляет собой новшество в практике работы Суда по российским делам. Во-первых, на рассмотрение Суда впервые был вынесен вопрос о пытках в милиции и Суд факт пыток признал. Во-вторых, Суд счел необходимым детально рассмотреть ход расследования жалоб Михеева на пытки. Основанием для подачи жалобы Mikheyev v. Russia в Европейский суд послужили следующие обстоятельства.

8 сентября 1998 г. 22-х летний сотрудник ГАИ Алексей Михеев со своим другом Ф. на машине Михеева поехали из г. Нижний Новгород в г. Богородск. Там они познакомились с двумя девушками и катали их на автомобиле. Потом одну из девушек довезли по ее просьбе до дому, а вторая решила поехать с молодыми людьми в Нижний Новгород. В Нижнем Новгороде она попросила Алексея отвезти ее обратно в Богородск. Алексей отказался, так как была ночь, и он чувствовал себя уставшим. Алексей редложил девушке переночевать у него, пояснив, что дома у него родители и ей нечего бояться. Однако девушка отказалась и вышла на автобусной остановке, сказав, что пойдет к знакомым. Домой девушка не вернулась. 10 сентября ее родственники обратились в милицию, начался розыск. Почти сразу же было установлено, что последним с кем видели пропавшую, является Алексей Михеев.

10 сентября 1998 г. Алексей Михеев готовился к выходу на службу во вторую смену. Около 16 часов к нему домой приехал командир взвода и предложил проехать с ним в полк к командиру батальона. Командир сказал Алексею, что перед заступлением на службу он должен выехать в г. Богородск к следователю для дачи объяснений по поводу пропавшей девушки. Алексея сопроводили в Богородск на служебной машине его непосредственные начальники. В Богородский городской отдел внутренних дел (ГОВД) из Нижнего Новгорода также был доставлен и Ф.

Ни Михееву ни Ф., никаких обвинений предъявлено не было. До 12 сентября их держали в ГОВД без оформления документов о задержании. Для того чтобы иметь возможность держать их под стражей и дальше, сотрудники ГОВД сфабриковали рапорты о совершении Михеевым и Ф. мелкого хулиганства на вокзалах г. Богородска около 22 часов 10 сентября (т.е. когда они фактически находились в Богородском ГОВД). На основании подложных рапортов о совершении мелкого хулиганства, судья Богородского районного суда вынесла 12 сентября 1998 года постановление о наложении на Алексея Михеева и Ф. административного ареста на пять суток.

В то время, пока Михеев и Ф. находились в ГОВД, с ними вели "беседы" принуждая их сознаться в изнасиловании и убийстве девушки и заставляя их написать явку с повинной. По отношению к Ф. сотрудники милиции применяли физическую силу и наносили побои. С Михеевым сотрудники милиции вели себя грубо, угрожали "более жесткими" методами допроса, несколько раз ударили его. В это же время сотрудники милиции проводили обыски в квартирах, дачных домиках и гаражах, принадлежавших родственникам задержанных. Обыски проводились без санкции прокурора и без участия понятых. Некоторые из этих действий не протоколировались вообще, а некоторые оформлялись как протоколы осмотра места происшествия. Так же сотрудники милиции провели "осмотр" автомобиля Алексея Михеева. При осмотре машины работники милиции, якобы, изъяли три пистолетных патрона. Понятые при осмотре машины также не присутствовали и были приглашены для подписания протокола лишь тогда, когда "обнаруженные" патроны уже лежали на сидении! машины.

По истечении срока административного ареста, 16 сентября 1998 г., Ф. был освобожден, а Алексей Михеев под конвоем был доставлен в Ленинское районное управление внутренних дел (РУВД) г. Нижнего Новгорода, где был арестован по подозрению в совершении преступления, предусмотренного статьей 222 УК РФ (хранение боеприпасов). Основанием для возбуждения уголовного дела послужил протокол обыска, согласно которому в автомашине Михеева были обнаружены 3 патрона.

16 сентября Ф. был вызван в Ленинский РУВД для допроса в качестве свидетеля. После допроса оперативным уполномоченным, Ф., по его словам, был избит начальником отдела уголовного розыска, который требовал сознаться в убийстве девушки. Избивая Ф., сотрудник милиции угрожал пытками электротоком. После этого Ф. задержали за якобы совершенное им мелкое хулиганство и в наручниках поместили в камеру. Днем 17 сентября Ф. был отпущен домой, однако спустя 2-3 часа вновь задержан и без всяких объяснений доставлен в Ленинский РУВД. Там Ф. привели в кабинет, где среди других находились заместитель начальника Управления Внутренних Дел (УВД) Нижегородской области и заместитель прокурора Нижегородской области. Зампрокурора области пытался заставить Ф. признаться в убийстве и угрожал посадить в камеру с больными туберкулезом, где нет солнечного света, и где Ф. заразится туберкулезом. В адрес Ф. Были высказаны и другие угрозы. В результате психологического давления и страха, что угрозы будут ! приведены в исполнение, Ф. был вынужден оговорить себя, сказав, что они с Михеевым изнасиловали и убили девушку. Сотрудники правоохранительных органов потребовали показать место, где зарыт труп. Под воздействием угроз Ф. назвал вымышленное место убийства. Дважды на место, указанное Ф. выезжала оперативно - следственная группа с кинологом. Труп, естественно, не нашли.

В период с 17 по 19 сентября Алексей Михеев подвергался интенсивным допросам. Несмотря на то, что формально Алексея Михеева арестовали по подозрению в хранении патронов и официального обвинения в убийстве ему не предъявляли, допрашивали его только по поводу исчезновения и предполагаемого убийства девушки. По словам Михеева, сотрудники милиции приезжали к нему в ИВС, издевались над ним, угрожали, что поместят в общую камеру с рецидивистами и объявят им, что Михеев - сотрудник милиции, изнасиловавший и убивший несовершеннолетнюю девушку, угрожали, что применят пытки, в частности, электротоком.

19 сентября (после признания Ф. и неудачных поисков трупа), Михеева привезли из ИВС в Ленинский РУВД, где он был допрошен начальником отдела уголовного розыска, который сказал, что не верит утверждениям Михеева о невиновности и угрожал ему применением пыток. После этого Михеева отвели в кабинет на 3-м этаже, где сотрудник РУВД К. и С. применили к Михееву пытку электротоком. Подключение тока повторялось несколько раз, в результате чего Михеев был вынужден сознаться в изнасиловании и убийстве. После получения признания Михеева перевели в другой кабинет, где его стал допрашивать заместитель прокурора области. Михеев заявил, что невиновен и повторил показания, которые давал до пытки. По словам Михеева, он сообщил прокурору, что к нему применяют недозволенные методы воздействия, хотя конкретно на пытки электротоком указать побоялся. Не получив от Михеева признательных показаний, прокурор распорядился "отвести его туда откуда привели". После этого Михеева опять привели в кабинет, ! где применили пытку током. Затем в кабинет зашли несколько человек, среди которых Михеев узнал двух сотрудников Богородского ГОВД и прокурора г. Богородска. В присутствии Богородского прокурора Михееву пообещали, что если он не сознается и не скажет где труп, его сильно изобьют. После чаепития прокурор и пришедшие с ним сотрудники милиции ушли. Оставшиеся милиционеры стали угрожать Михееву продолжением пыток.

По описаниям Михеева после применения пыток состояние его психики было таково, что он сам начал сомневаться в том, что не совершал убийства. Страшась повторения пыток, Михеев согласился сделать признание в убийстве, но не мог показать место, где находится труп. Ему опять стали угрожать пыткой. Михеев сказал, что он не помнит, где зарыт труп, но ему не верили. В конце концов Михеев нарисовал схему места захоронения трупа. Потом Михееву предложили сознаться еще в нескольких нераскрытых убийствах. Алексей согласился и на это. После этого сотрудники милиции отошли от Михеева и стали пить чай. Михеев, не отдавая отчета в своих действиях и, по-видимому, находясь в реактивном состоянии после применения пыток, вскочил со стула, на котором его пытали, и выбросился из окна кабинета, разбив стекло головой. Упав на милицейский мотоцикл, стоявший во дворе РУВД, Алексей получил ряд травм, в том числе тяжелый компрессионный перелом позвоночника с разможжением спинного мозга.

Когда приехала машина скорой медицинской помощи, с Михеева сняли наручники, и он был госпитализирован. В этот же день, 19 сентября 1998 года, "убитая" им девушка пришла домой. После госпитализации Михееву была проведена операция. Несколько недель после происшествия он находился в крайне тяжелом состоянии. До 21 сентября 1998 г около его палаты была выставлена вооруженная охрана. По словам Л. Н. Михеевой - матери Алексея, врач больницы, куда был доставлен Михеев, отказался зафиксировать повреждения кожного покрова на ушных раковинах Михеева, несмотря на ее неоднократные просьбы. В настоящее время Михеев не может ходить Ноги и тазовые органы парализованы, он нуждается в постоянном уходе.

21 сентября 1998 г. прокуратурой Ленинского района г. Нижнего Новгорода было возбуждено уголовное дело по статье 110 УК РФ (доведение до самоубийства). Через три месяца уголовное дело было прекращено с указанием на то, что действия сотрудников милиции соответствовали закону, а "показания Михеева следует расценивать как защитную реакцию в оправдание своего поступка - попытки покончить жизнь самоубийством". В результате жалоб Михеева следствие по делу было возобновлено, но затем опять прекращено. В течение последующих лет следствие по делу возобновлялось и прекращалось многократно. Органы прокуратуры не проводили необходимых следственных действий, неверно протоколировали показания некоторых свидетелей, необъективно оценивали уже собранные по делу доказательства.

Осенью 2001 г., после 3 лет расследования представители Михеева направили жалобу в Европейский Суд. Решение о приемлемости жалобы Михеева было вынесено Судом 7 октября 2004 г. Следует отметить, что к моменту рассмотрения вопроса о приемлемости расследование дела Михеева на национальном уровне продолжалось уже более 5 лет. В связи с тем, что после коммуникации жалобы Михеева расследование было в очередной раз возобновлено, Представитель Российской Федерации в Европейском Суде утверждал, что до тех пор, пока российские власти не закончили расследование, рассмотрение дела Михеева в Европейском Суде будет преждевременным - не будут исчерпаны внутренние средства правовой защиты. Суд не принял этот аргумент, указав, что следствие по делу Михеева ведется уже 5 лет, и если то или иное средство защиты с течением времени показало свою неэффективность, то заявитель не обязан далее прибегать к этому средству.

После этого следствие по его делу активизировалось. 30 июня 2005 г. органы прокуратуры вынесли обвинительное заключение в отношении двух сотрудников милиции (тех, кто непосредственно принимал участие в пытках Михеева). 30 ноября 2005 г. суд Ленинского района г. Нижнего Новгорода приговорил сотрудника Ленинского РУВД С. и бывшего сотрудника этого же РУВД К. к 4 годам заключения в колонии общего режима за применение пыток к Алексею Михееву.

В связи с тем, что национальный суд вынес приговор, в котором был признан факт применения пыток, Европейский Суд счел нужным рассмотреть вопрос о том, сохранил ли Михеев статус жертвы. Суд отметил, что решение или какие-либо меры, принятые в пользу заявителя, не являются достаточными для того, чтобы лишить его статуса жертвы, пока национальные власти не признали по существу нарушение его прав и не обеспечили компенсацию вреда, причиненного нарушениями. Применительно к делу Михеева Суд отметил, что, во-первых, приговор от 30 ноября 2005 г. не является окончательным и может быть отменен на стадии кассации. Во-вторых, не смотря на тот факт, что бесчеловечное обращение было признано судом первой инстанции, заявитель не получил никакой компенсации. В-третьих, приговором от 30 ноября 2005 г. национальные власти признали лишь сам факт пыток. Приговор не затрагивал вопроса о качестве расследования по его делу, на которое также жаловался заявитель. На этом основании Суд пришел к выво! ду, что вынесение приговора в отношении сотрудников милиции, применявших пытки, не лишило Михеева статуса жертвы.

В постановлении Суда по делу Михеева рассматриваются три вопроса. Первый - о факте применения пыток. Второй - о том, было ли проведено органами прокуратуры эффективное расследование по делу. И третий - имел ли заявитель в своем распоряжении эффективное средство правовой защиты против нарушений его прав.

В рамках рассмотрения вопроса о пытках Суд обратился к установленному в его прецедентах принципу, согласно которому факт пыток или жестокого и унижающего обращения должен признается только при наличии доказательств, не вызывающих обоснованных сомнений. При этом Суд указал, что на государственных органах лежит обязанность по защите физической неприкосновенности лиц, находящихся по стражей. Когда лицо взято под стражу в хорошем состоянии здоровья, а при освобождении имеет какие-либо повреждения, - государство обязано представить убедительные объяснения происшедшего.

Суд отметил, что стороны не оспаривают тот факт, что заявитель получил серьезные травмы, так как выпрыгнул из окна здания отделения милиции и то, что он сделал это сам. Однако различаются версии сторон о том, что побудило заявителя выпрыгнуть из окна. Прокуратура настаивала на том, что допрос 19 сентября 1998 г. проходил в рамках закона и что заявитель имел какие-то психологические проблемы, которые побудили его совершить попытку самоубийства. Заявитель оспаривал эту точку зрения. Он отмечал, что перед инцидентом он не показывал никаких признаков ментального расстройства и что он пытался покончить с собой исключительно потому, что хотел положить конец мучениям.

Суд установил, что на всех стадиях расследования заявитель описывал детальную картину того, кто и как его пытал. Кроме того, показания заявителя были подкреплены заявлениями его матери и ряда свидетелей, которые подтвердили, что видели следы электрических ожогов на голове и ушах. Наконец, в соответствии с результатами судебно-медицинской экспертизы, у заявителя были следы укуса на языке - травма, которая прямо указывает на правдоподобность описанных заявителей обстоятельств. Ф. показал, что, когда он находился в милиции, его запугивали такими же видами пыток, какие описывал заявитель. Он подтвердил, что во время нахождения под стражей его били и пугали насилием и пыткой электродами. В ходе короткой беседы с заявителем в милиции Ф. видел синяки на его шее.

Суд также отметил, что судебно-медицинская экспертиза не выявила следов ожогов от электротока. Кроме того, доктора и другой персонал, которые лечили заявителя, не видели никаких следов электродов. Об отсутствии таких следов заявили и некоторые пациенты больницы, где лечился заявитель.

Суд пришел к выводу, что основываясь на материалах предварительного следствия, имеющихся у Суда в неполном виде, очень трудно установить “вне разумного сомнения”, что именно произошло в Ленинском РОВД 19 сентября 1998 г. В то же время Суд отмечает, что не имеет возможности прийти к окончательному выводу потому, что соответствующие органы не провели эффективного расследования, а государство-ответчик не предоставило ему материалы уголовного дела.

Суд выяснил, что до указанного случая заявитель не имел никаких психических проблем. Что касается психологического состояния, один из его бывших коллег описал его как слабохарактерную личность. В дополнение к этому, психологическое тестирование на работе показало, что заявитель склонен избегать конфликтов. Однако, эти характеристики не означают того, что заявитель был предрасположен к самоубийству, как трактуют это национальные органы. Напротив попытка самоубийства требует волевого решения. Суд также отмечает, что медицинское обследование, проведенное экспертами в 2001 г., не выявило никаких тенденций к самоубийству на тот момент. В отсутствие другой информации по этому вопросу Суд пришел к выводу, что заявитель перед инцидентом не страдал никаким дефектом психики, который повлиял бы на исход данного дела. Действительно, заявитель был помещен в стрессовую ситуацию, так как ложно подозревался в совершении тяжкого преступления. Однако не дано никакого достоверного объяснения, ! почему заявитель - зная, что невиновен - должен был попытаться совершить самоубийство, если на него не оказывалось никакого давления. Суд принял во внимание доказательство, которое было представлено Ленинскому районному суду. Тот заслушивал показания свидетеля В.З., который заявлял, что подвергался пыткам электрическим прибором, таким же, какой применялся к заявителю. Кроме того, суд заслушал свидетельницу В.К. (следователя), которая подтвердила, что слышала от коллег, что заявитель совершил попытку самоубийства, когда к нему применялись пытки. А также суд изучил “признание”, написанное заявителем, которое косвенно подтверждает его версию событий.

Опираясь на выводы российского суда, Европейский суд пришел к выводу, что во время нахождения в отделении милиции, заявитель был подвергнут жестокому обращению с целью получения признательных показаний или информации о преступлениях, в которых его подозревали. Жестокое обращение, примененное к нему, вызвало настолько тяжелые психические и физические страдания, что заявитель совершил попытку самоубийства, результатом которой явилась полная физическая недееспособность. Учитывая критерий жестокости и цель жестокого обращения, Суд пришел к заключению, что в данной ситуации обращение с заявителем должно рассматриваться как пытка в свете статьи 3 Конвенции.

Наибольшее внимание Европейский суд уделил вопросу об эффективности расследования, которое проводили органы прокуратуры по делу Михеева. Суд снова напомнил, что отсутствие результатов расследования само по себе не подтверждает его неэффективность: обязательство провести расследование относится в первую очередь к его методам. Не каждое расследование может быть удачным или признавать версию заявителя. Однако методы расследования должны быть таковы, чтобы с их помощью в принципе было возможно установить обстоятельства дела и, в случае, если жалобы оказались обоснованными, идентифицировать и наказать виновных.

Суд указал, что расследование жалоб на пытки и жестокое обращение должно быть тщательным. Это означает, что государственные органы должны всегда предпринимать серьезные попытки установить, что на самом деле произошло, и не должны полагаться на ненадежные или необоснованные доказательства для прекращения расследования либо для принятия каких-либо решений. Они должны предпринимать все возможные меры для того, чтобы собрать и сохранить доказательства по делу, включая, свидетельства очевидцев, медицинские свидетельства и т.д.. Любой недостаток расследования, который влияет на возможность установить причину происхождения травм или установление виновных, грозит тем, что расследование не будет соответствовать указанным стандартам. Суд так же отметил, что расследование должно быть своевременным. В делах по статьям 2 (право на жизнь) и 3 (запрет пыток) Конвенции, где эффективность официального расследования имеет первостепенное значение, необходимо давать оценку своевременности начал! а расследования и осуществления основных следственных действий, а так же общую продолжительность расследования. Суд подчеркнул, что большое значение для эффективности расследования имеет его независимость. Расследование теряет свою независимость, когда члены подразделения или органа, подозреваемые в применении жестокого обращения, сами же производят расследование. Независимость расследования включает в себя не только отсутствие иерархической или должностной связи между следователями и предполагаемыми нарушителями, но и независимость выводов расследования.

Приступая к анализу расследования жалоб Михеева на пытки, Суд отметил, что с целью получения возможности проверить обоснованность претензий заявителя к расследованию Суд запросил у государства-ответчика копии материалов уголовного дела, возбужденного по факту прыжка заявителя из окна РУВД. Государство-ответчик, ссылаясь на статью 161 УПК РФ (тайна следствия), отказалось предоставить запрошенные материалы. Суд изучил статью 161 УПК и установил, что она оставляет вопрос о разглашении материалов дела на усмотрение органов следствия. Статья также гласит, что разглашение материалов не должно мешать проведению следствия или нарушать законные интересы лиц, участвующих в уголовном процессе. Государство-ответчик не предоставило никаких дополнительных объяснений своего отказа в предоставлении документов и информации, которая находится в их владении. Суд отметил, что он вправе сделать определенные выводы из этих действий и изучить дело по существу на основании информации, предоставленн! ой заявителем. Суд также принял во внимание доказательства, представленные на слушании в Ленинском районном суде г. Нижнего Новгорода 30 ноября 2005 г..

С точки зрения Суда, в данном деле следственные органы не были абсолютно пассивными. Так, следователь допрашивал нескольких сотрудников Ленинского РУВД, врачей и пациентов больниц, где Михеев лечился после полученной травмы. Так же он запросил медицинскую карту Михеева и результаты его обследований на предмет физического и психического состояния, и произвел некоторые другие действия. Однако, в отсутствие материалов уголовного дела, Суд столкнулся с невозможностью оценить качество предпринятых мер, то есть оценить, как были получены доказательства, какие вопросы были поставлены следствием перед свидетелями и экспертами, и т.д.

Вместе с тем, представленные Суду постановления следователей о прекращении уголовного дела, указывают на серьезные недостатки расследования. Например, из этих документов не ясно, были ли предприняты попытки обыскать предполагаемое место пыток и если да, то каков был результат. То, что такой обыск был произведен и в ходе него было найдено признание в убийстве, написанное заявителем, стало ясно только из решения суда от 30 ноября 2005 г. Следователь не пытался найти и опросить лиц, которые содержались вместе с заявителем в период между 10 и 19 сентября 1998 г. Меж тем, эти люди могли предоставить важную информацию относительно поведения заявителя перед попыткой самоубийства. Так же неясно, был ли когда-либо допрошен свидетель В. - сосед Михеева по палате, который мог видеть следы пыток на ушах заявителя.

По мнению Суда, ряд следственных действий был предпринят с необоснованной задержкой. Например, заключение судебно-медицинской экспертизы заявителя датировано 26 октября 1998 г., то есть пять недель спустя после предполагаемых пыток. Сотрудники милиции, подозреваемые в применении жестокого обращения, были вызваны в прокуратуру для опознания только спустя два года после инцидента. Мать заявителя была допрошена только в 2000 г., а врач- только в 2001 г., хотя он был одним из первых, кто видел заявителя после случившегося. Следователь не допрашивал персонал и пациентов больницы до января 2000 г. (за исключением пациента Б. и врача К., которые были допрошены в ходе первого раунда следствия). Психиатрическое заключение о состоянии заявителя было подготовлено только в 2001 г., несмотря на то, что психическое состояние было признано прокуратурой основной причиной попытки самоубийства и именно на него ссылалась прокуратура при прекращении уголовное дела.

Суд также отмечает, что все решения о возобновлении расследования по делу содержали в себе указания на необходимость проведения дополнительных действий. Однако эти указания следователи далеко не всегда выполняли. Поэтому постановление об отказе в возбуждении уголовного дела от 25 февраля 1999 г. основано на тех же самых утверждениях, что и постановление от 21 декабря 1998 г. Постановление от 24 февраля 2000 г. было также основано на тех же самых утверждениях. До 2000 года передача уголовного дела следующему и следующему следователю продвигала расследование вперед и в постановлениях появлялась новая информация. Однако это происходило с большими задержками, в результате чего время было потеряно, что негативно сказалась на успехе расследования. По мнению Суда, этого можно было бы избежать.

Суд отметил, что в данном деле имелась очевидная связь между лицами, ответственными за проведение расследования, и теми, кто был предположительно вовлечен в преступление. Суд обратил внимание, что в день случившегося заявитель допрашивался в Ленинском РУВД г. Нижнего Новгорода. Допрос проходил в присутствии старшего следователя милиции, заместителя областного отделения МВД и двух сотрудников прокуратуры - прокурора г. Богородска и заместителя областного прокурора, МР. По словам заявителя, хотя МР. не присутствовал в кабинете в момент пыток, он никак не отреагировал на жалобы заявителя о жестоком обращении. Более того, когда заявитель отказался признаться в инкриминируемом ему убийстве, МР. вернул заявителя сотрудникам милиции, на незаконное обращение со стороны которых заявитель ему пожаловался. Несмотря на то, что было известно, что МР. принимал участие в допросе 19 сентября 1998 г. и отказался принять меры по жалобам заявителя на жестокое обращение, следствие по данному де! лу было передано Ленинской районной прокуратуре г. Нижнего Новгорода, которая была подчинена областной прокуратуре, в которой МР занимал высокий пост. В течение последующих лет дело оставалось в той же районной прокуратуре, не смотря на многочисленные приостановления и прекращения. Только в 2004 г. дело было передано в отдел по особо важным преступлениям; однако, оно так и оставалось под юрисдикцией областной прокуратуры.

В ходе расследования органы прокуратуры тесно сотрудничали с РУВД Ленинского района. Так, оперуполномоченный О., который, по словам заявителя, участвовал в его допросах в 1998 г , получал задание найти и допросить свидетеля В. Этот сотрудник отчитался в прокуратуре, что искал В. дома и не смог его обнаружить. Позднее В. заявил, что никто и никогда из милиции к нему не приходил и допросить не пытался. Таким образом, одна из важных задач следствия была доверена лицу, причастному к нарушению.

Суд отметил выборочный и порой нелогичный подход органов прокуратуры к оценке доказательств. Первое решение прекратить дело, принятое 21 декабря 1998 г., было основано исключительно на показаниях сотрудников милиции, которые принимали участие в допросе заявителя и которые, на этом основании, не могут быть признаны независимыми свидетелями. В тоже время следователь не учел показания, данные свидетелем Б. - соседом заявителя по палате. Показания Б. были отвергнуты следователем потому, что Б. не имел специального медицинского образования и, по мнению следователя, не мог отличить ожоги от электротока от травм, вызванных падением заявителя из окна. В то же время следователь ссылается на мнение бывшего начальника заявителя, который показал, что у заявителя слабый характер. Его показания были приняты следователем без вопросов, не смотря на то, что этот свидетель не имел никакого специального психологического или психиатрического образования.

Суд был поражен фактологической частью постановления следователя от 21 декабря 1998 г. Следователь постановил, что 11 сентября 1998 г. заявитель был освобожден, но потом снова арестован за нарушение общественного спокойствия на вокзале. Однако к тому времени было официально подтверждено, что протоколы сотрудников милиции Н., Т. и Д. (которые, как утверждалось, задержали заявителя на вокзале) были сфабрикованы, и что в указанное время заявитель находился в милиции. Тем не менее, это изложение фактов было повторено в постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела от 25 февраля 1999 г. Этот факт, по мнению Суда, безвозвратно дискредитирует логичность и адекватность следствия в глазах независимого наблюдателя.

Суд придал особое значение тому, что за семь лет дело так и дошло до судебного разбирательства. Предварительное следствие прекращалось и возобновлялось более пятнадцати раз, при этом очевидно, что в течении определенных периодов процесс расследования был не более чем формальностью с предсказуемым дальнейшим отказом. Учитывая все эти недостатки, Суд пришел к выводу, что в данном деле расследование не было адекватным и достаточно эффективным.

Последним вопросом, рассмотренным Судом был вопрос о доступе заявителя к эффективному средству защиты, как того требует статья 13 Конвенции. Суд напомнил, что статья 13 предусматривает, что при наличии нарушений одного или нескольких прав, предусмотренных статьями Конвенции, государство должно предоставить доступный жертве правовой механизм для защиты и установления ответственности виновных представителей государства или государственных органов. Обязательства государства по статье 13 варьируются в зависимости от существа той или иной жалобы и в определенной ситуации Конвенция требует определенного средства правовой защиты. Так, в делах, касающихся предположительного причинения смерти или жестокого обращения, которым дано приоритетное значение статьями 2 и 3 Конвенции, статья 13 требует (в дополнение к выплате компенсации, при соответствующем решении) также провести тщательное и эффективное расследование, способное установить и привлечь к ответственности виновных. На основани! и доказательств, представленных по данному делу, Суд установил, что государственные органы были ответственны в соответствии со статьей 3 Конвенции за травмы, полученные заявителем 19 сентября 1998 г.. Государственные органы должны были провести эффективное расследование обстоятельств жалобы заявителя на падение из окна. Эффективного расследования по уголовному делу относительно жестокого обращения с заявителем проведено не было. На этом основании Суд установил, что заявителю было отказано в соответствующем эффективном расследовании по жалобе на жестокое обращение в отделении милиции и в доступе к средствам правовой защиты, включая право на компенсацию. Суд назначил заявителю компенсацию в размере 250 000 Евро.

Вернуться к оглавлению

Февраль 2006 года

В этот месяц Европейский Суд не вынес ни одного окончательного решения по жалобам из России.

Март 2006 года

Дело Dolgova v. Russia (Долгова против России): длительное содержание под стражей до суда и во время судебного разбирательства должно быть обоснованным

Настоящее постановление - первое решение Европейского Суда по жалобам членов НБП. Главным в этом решении является то, что Европейский Суд требует внимательного и детального рассмотрения национальными судами вопросов содержания под стражей применительно к каждому арестованному. В основе данного дела лежат следующие факты.

14 декабря 2004 г. в 12.30 сорок членов Национал-большевистской партии ворвались в приемную Администрации Президента РФ. Они оттеснили охранников и заняли комнату N14 на первом этаже. Они заблокировали дверь тяжелым диваном и помогли остальным перебраться в комнату через окно. До приезда милиции они вывесили из окна плакаты, разбрасывали листовки и выкрикивали лозунги об отставке Президента. Они оставались в комнате около часа. Такое же описание давали средства массовой информации, указывая, что национал большевики не оказывали сопротивления властям. Заявительница была задержана в помещении приемной вместе с другими членами НБП. В направленных в Европейский Суд документах заявительница утверждала, что она со своими друзьями гуляла по центру города, вдруг обнаружила, что находится в плотной толпе. Эта толпа принесла ее в здание, где была приемная Администрации Президента. Она почувствовала себя нехорошо и села на пол, вокруг нее люди кричали, но она не понимала, что происходи! т, а потом приехала милиция и всех задержали.

5 декабря 2004 г. суд принял решение об аресте заявительницы в связи с подозрением в причастности к преступлению. 21 декабря 2004 г. следователь по особо важным делам прокуратуры Центрального Административного округа г. Москвы предъявил заявительнице обвинение в насильственном захвате государственной власти (ст. 278 УК РФ), умышленном уничтожении и повреждении чужого имущества (ч.2 ст.167 УК РФ) и вандализме (ст. 214 УК РФ). С 24 декабря 2004 г. до 4 февраля 2005 г. заявительница не участвовала ни в одном следственном действии.

4 февраля 2005 г. Замоскворецкий районный суд г. Москвы продлил содержание заявительницы под стражей до 14 апреля 2005 г. Суд мотивировал свое решение тем, что заявительница обвиняется в совершении тяжких преступлений, которые требуют полного и объективного расследования, и несмотря на то, что она имеет постоянное место жительства в Москве, является студенткой и положительно характеризуется, суд, принимая во внимание тяжесть предъявленных обвинений, считает, что ее освобождение может нанести ущерб расследованию. 3 марта 2005 г. Московский городской суд оставил это решение в силе.

21 февраля 2005 г. заявительнице было предъявлено обвинение в участии в массовых беспорядках (ч.2 ст.212 УК РФ).

11 апреля 2005 г. Замоскворецкий районный суд продлил содержание заявительницы под стражей до 14 августа 2005 г. Суд указал, что, несмотря на наличие у нее постоянного места жительства, ей предъявленным обоснованные обвинения, и нет никаких гарантий, что она не будет мешать следствию и суду, если будет освобождена.

7 июня 2005 г. расследование было окончено, и дело по обвинению тридцати девяти человек, включая заявительницу, было передано в суд. 20 июня 2005 г. суд назначил предварительное слушание дела на 30 июня 2005 г. Этим же решением содержание под стражей всем обвиняемым было продлено. Суд мотивировал продление ареста тем, что все обстоятельства, указанные ранее в обоснование решений об аресте, по-прежнему существуют и есть основания полагать, что обвиняемые могут мешать правосудию. 30 июня 2005 г. суд отклонил ходатайства всех обвиняемых об освобождении. 10 августа 2005 г. суд вновь отклонил ходатайства об освобождении, несмотря на то, что за заявительницу дал поручительство депутат Государственной Думы. 8 декабря заявительница вместе с другими обвиняемыми была признана виновной. Ей было назначено наказание в виде лишения свободы на три года условно.

Заявительница жаловалась, что ее содержание под стражей было незаконным, необоснованным и чрезмерно длительным. Европейский Суд рассматривал вопросы приемлемости данной жалобы и существо дела одновременно. Суд не принял аргументы государства-ответчика, что жалоба неприемлема.

В комментариях по существу жалобы государство-ответчик утверждало, что содержание под стражей заявительницы было законным, так как она обвинялась в совершении тяжких преступлений, существовал риск, что заявительница совершит другие преступления или скроется. Кроме того, она давала противоречивые показания относительно своего членства в Национал-Большевистской партии и целей ее прихода в приемную Администрации Президента. Если бы она была освобождена, она могла бы повлиять на свидетелей и согласовать свою позиции с остальными обвиняемыми, что помешало бы установить правду. Кроме того, следователь и судья во время рассмотрения дела получали угрозы от неустановленных членов НБП из Польши, а сама партия была ликвидирована решением суда. Заявительница имеет родственников за границей, так как ее мать - иностранка, и ее адвокат не предоставил гарантий, что она явится в суд. Государство-ответчик утверждало, что содержание заявительницы под стражей было обосновано соответствующими и ! достаточными причинами.

Заявительница настаивала, что государство-ответчик представило не соответствующую действительности информацию. Она никогда не была членом НБП и доказательства, представленные государством-ответчиком в Европейский Суд , не были частью уголовного дела. Более того, решение о ликвидации НБП было отменено. Мать заявительницы имеет российское гражданство, постоянно проживает в Москве. Угрозы были сделаны от имени других обвиняемых и не имели ничего общего с ее ситуацией. Более того, ее адвокат представил поручительство депутата Государственной Думы. А основания для столь длительного содержания под стражей не были достаточными с учетом того, что она студентка, имеет постоянное место жительства в Москве, положительные характеристики, никогда не привлекалась ранее к уголовной ответственности, но суды не учли эти обстоятельства.

Европейский Суд рассматривал период содержания заявительницы под стражей с 14 декабря 2004 г. до 8 декабря 2005 г., то есть около 12 месяцев. Суд счел, что первоначальный арест заявительницы был обоснованным. Власти задержали ее на месте совершения преступления. Вязи с этим подозрения в причастности заявительницы к противоправной деятельности следует считать обоснованными.

При этом Суд отметил, что при решении вопроса о дальнейшем продлении ареста национальные судебные органы должны были проявить "особую тщательность". Ссылка на тяжесть преступления и абстрактная ссылка на возможность повлиять на свидетелей, скрыться или совершить новое преступление является недостаточной. Так, в данном деле суды фактически без какого-либо анализа приняли версию о наличии риска исчезновения заявительницы и ее вмешательства в ход разбирательства по делу. Европейский Суд отметил, во-первых, что в качестве основного аргумента для продления содержания под стражей российские судьи указывали тяжесть выдвигаемого обвинения, при том, что обвинение формулируется прокуратурой и суды не проверяют его обоснованность.

Европейский суд обратил внимание и на то, что в решениях о продлении ареста российские судьи постоянно указывали на "отсутствие обстоятельств для освобождения". Хотя в жалобах и ходатайствах адвокат заявительницы приводил конкретные фактические аргументы в пользу освобождения: наличие постоянной регистрации в Москве, отсутствие судимостей и прочее. Российские суды не выражали сомнение в достоверности этих аргументов, однако не принимали их во внимание, продолжая настойчиво утверждать, что заявительница не указала никаких обстоятельств, оправдывающих ее освобождение. С точки зрения Европейского суда, арестованный не должен доказывать, что он не скроется от следствия и суда. Напротив, государственные органы должны приводить убедительные данные в пользу того, что при освобождении обвиняемый будет препятствовать осуществлению правосудия.

Европейский Суд также посчитал, что национальные суды при рассмотрении вопроса о продлении срока содержания под стражей заявительницы не принимали во внимание индивидуальных обстоятельств, поскольку дважды принимали решения о продлении ареста сразу всех 39 обвиняемых в захвате приемной. При этом не была принята во внимание возможность применения к заявительнице альтернативной меры пресечения - личного поручительства депутата Госдумы.

Суд признал, что право заявительницы на рассмотрение ее дела в разумные сроки или на освобождение до суда, гарантируемое статьей 5(3) Конвенции, было нарушено, и назначил заявительнице компенсацию в размере 5000 Евро.

Вернуться к оглавлению

Апрель 2006 года

Дело Chernitsyn v. Russia (Черницын против России): Европейский Суд попросил заявителей проявлять уважение к другой стороне процесса

Дело Черницына можно было бы отнести к разряду многочисленных российских дел, затрагивающих вопросы пересмотра судебных решений в надзорном порядке. Однако ряд особенностей выделяют его из числа прочих.

В 1993 г. Черницын получил производственную травму и судился по поводу компенсации вреда здоровью и утраченного заработка. После долгого разбирательства, в апреле 1997 г. Тахтамукский районный суд Республики Адыгея определил ему размер ежемесячных выплат за потерянный заработок, сумму компенсации, а так же штрафные проценты за просрочку выплат. По судебному решению ответственность за эти выплаты должна была нести компания, где работал Черницин. Через полтора месяца республиканский суд это решение отменил, но не целиком, а только в части размера штрафных процентов. Вопрос о процентах был направлен на новое рассмотрение и рассматривался судебными инстанциями разных уровней до марта 2002 г. - почти пять лет.

27 августа 2002 г. Президиум Верховного Суда Республики Адыгея по протесту Председателя Тахтамукского районного суда отменил все предыдущие решения по делу. При этом было указано, что Черницын предъявил иск ненадлежащему ответчику (ответственность за утрату работоспособности должен был нести не работодатель, а собственник грузовика, покалечившего истца). 12 мая 2003 г. определением Тахтамукского районного суда заявителю было разъяснено, что он вправе предъявить иск к правопреемникам надлежащего ответчика.

Как и в предыдущих делах, касающихся пересмотра судебных решений в рамках надзорной процедуры, Европейский Суд счел, что постановление Президиума Верховного Суда Республики Адыгея нарушает принцип правовой определенности судебных решений, гарантированный статьей 6 (1) Конвенции. Суд присудил заявителю компенсацию в размере 2000 евро.

Особенность данного дела заключается в том, что государство-ответчик потребовало отклонить данную жалобу как неприемлемую в связи с тем, что заявитель злоупотребил своим правом на обращение в Суд. Государство-ответчик усмотрело злоупотребление правом в том, что меморандумы заявителя от 23 ноября 2003 г. и от 19 октября 2004 г. содержали оскорбительные высказывания в адрес Правительства, Представителя РФ в ЕСПЧ Лаптева П.А. и политических деятелей России. Суд отклонил требование признать жалобу неприемлемой, но только после того, как заявитель принес свои извинения Представителю РФ в ЕСПЧ Лаптеву П.А. и самому Суду, а также отозвал все свои оскорбительные замечания. Тем не менее, Суд подчеркнул недопустимость для процессуальных оппонентов, которыми в Суде являются государство-ответчик и заявитель, оскорбительно высказываться в отношении друг друга, продемонстрировав, что такая манера излагать свои требования может в действительности привести к признанию жалобы неприемлемой.
Вернуться к оглавлению

Май 2006 года

В этот месяц Европейский Суд не вынес ни одного окончательного решения по жалобам из России.

Июнь 2006 года

Дело Bakiyevets v. Russia (Бакиевец против России): срок рассмотрения гражданских дел должен быть разумным

Бакиевец, жительнице Белогорска Амурской области, принадлежала доля в коммерческой организации. В 1998 году в отношении этой организации начали процедуру банкротства. Бакиевец обратилась в городской суд против ликвидаторов с требованием компенсировать ее долю. В дальнейшем она изменила свои претензии и требовала отмены решения о ликвидации компании. Судебные органы долго решали, какой суд - арбитражный или общей юрисдикции - должен рассматривать этот иск. По этой причине дело Бакиевец дважды направлялось из суда общей юрисдикции в арбитраж и дважды возвращалось обратно. Кроме того, слушания по делу Бакиевец неоднократно откладывались из-за того, что здание суда не отапливалось, из-за занятости судей, а также по причине неявки сторон и необходимости получить дополнительные доказательства.

Суд рассматривал жалобу Бакиевец одновременно с точки зрения приемлемости и по существу дела. Оценивая вопросы приемлемости, Суд счел необходимым разделить период рассмотрения иска Бакиевец на две части. Первый период - с декабря 1998 г. по ноябрь 2003 г., когда суды рассматривали различные исковые требования, включая требование о компенсации доли заявительницы в компании. Второй период - с ноября 2003 г. по 25 января 2005 г., когда заявительница отозвала все претензии, кроме требования об отмене решения о ликвидации компании. Суд пришел к выводу, что статья 6 (1) Конвенции, гарантирующая право на справедливое судебное разбирательство, применима к обоим периодам, так как и в первом, и во втором случае исход разбирательства был предопределяющим для реализации гражданских прав заявительницы. На этом основании Суд пришел к выводу, что у него есть компетенция рассматривать характер разбирательства по делу заявительницы с декабря 1998 г. по январь 2005 г., когда по ее делу было в! ынесено окончательное решение.

Государство-ответчик утверждало, что срок рассмотрения дела был разумным, так как дело заявительницы было сложным: оно касалось компании, которая была признана банкротом. Задержки при рассмотрении дела были обоснованными, так как заявительница дополняла свои жалобы и предъявляла различные процессуальные ходатайства. В рамках рассмотрения дела не было периода, когда государственные органы бездействовали. Заявительница в ответ настаивала, что ее дело не было сложным, что она посещала все назначенные по делу слушания, за исключением двух. Заявительница указывала, что задержки в рассмотрении дела были обусловлены его передачей из суда общей юрисдикции в арбитраж и обратно.

Европейский Суд отметил, что дело заявительницы было достаточно сложным, так как требовало изучения материалов процедуры банкротства. Однако, с точки зрения Суда, сама по себе сложность дела не может служить оправданием для столь долгого рассмотрения иска. Суд не счел нужным устранять противоречия в позициях государства-ответчика и заявительницы относительно ее присутствия на двух судебных заседаниях. С точки зрения Суда, этот фактор незначительно повлиял на длительность процесса. Суд отклонил ссылки государства-ответчика на то, что заявительница дополняла свои исковые претензии и просила об истребовании дополнительных доказательств. Суд указал, что нельзя обвинять заявительницу в том, что она пыталась использовать возможности, представляемые ей национальным процессуальным правом, для защиты своих интересов.

Суд указал, что в рамках процедуры по делу заявительницы были периоды, во время которых национальные власти не предпринимали никаких действий, причем государство-ответчки не объяснило, почему это произошло. Так, с момента регистрации иска до назначения судом первого слушания прошло пять месяцев, далее, с августа 1999 г. по апрель 2000 г. слушания не проводились и не назначались, решения районного суда о передаче дела в арбитраж привели к задержке процедуры на тринадцать месяцев. Суд повторил, что статья 6 (1) Конвенции требует от государств организовать свою судебную систему таким образом, чтобы суды имели возможность рассматривать дела в разумные сроки, и констатировал нарушение статьи 6 (1) в отношении Бакиевец. Суд так же признал, что Бакиевец была лишена эффективного средства защиты от чрезмерного затягивания разбирательства по ее иску. Государство-ответчик возражало, ссылаясь на то, что областной суд вынес по делу заявительницы определение, в котором указывал на неоправ! данные задержки процесса. Однако Суд отметил, что государство-ответчик не дало пояснений, каким образом данное определение областного суда могло ускорить рассмотрение дела заявительницы. Суд не назначил заявительнице компенсации, так как она не представила никаких требований по этому поводу.

Вернуться к оглавлению

Июль 2006 года

Дело Bazorkina v. Russia (Базоркина против России): исчезновение в Чечне признано нарушением права на жизнь

Постановление по данному делу является первым, решением Суда, касающимся исчезновения на территории Чечни. Основанием для вынесения данного решения послужили следующие обстоятельства.

Сын заявительницы Ходжи-Мурат Яндиев - студент последнего курса Московского социологического университета - в августе 1999 г. поехал в г. Грозный, где хотел найти своего отца. С момента отъезда сына в Грозный заявительница своего сына не более видела.

Осенью 1999 г, возобновились боевые действия в Чечне. В конце января - начале февраля 2000 г. большая группа боевиков покинула г. Грозный, занятый федеральными силами, и направлялась в в горы. На своем пути боевики и присоединившиеся к ним жители проходили через минные поля, в результате чего многие были ранены. Раненые были доставлены в больницу села Алхан-Кала, куда федеральные войска вошли в феврале 2000 г.

В феврале 2000 г. заявительница увидела своего сына в новостях, посвященных входу российских сил в село Алхан-Кала. Был показан допрос ее сына российским офицером. Позднее заявительница получила полную копию видеозаписи этого сюжета, сделанной журналистами НТВ и CNN, которые приехали в Алхан-Калу вместе с федеральными войсками. На видеозаписи был запечатлен сын заявительницы, который стоял около автобуса с раненными мужчинами. Автобус был окружен российскими солдатами, раненные были выведены из автобуса. Проходящий солдат толкнул сына заявительницы в ногу и тот вздрогнул от боли. Он говорил медленным голосом и его слова были едва слышны. Офицер, допрашивавший его, говорил громко. Офицер пытался установить личность сына заявительницы, спрашивал, где он оставил оружие, откуда он взял камуфляж. В ходе допроса из его кармана был изъят мобильный телефон и еще какой-то предмет, похожий на компас. Допрашивающий офицер при этом сказал, что задержанный - тренированный боевик. В конце! допроса сын заявительницы произнес что-то вроде "борется против". В ответ офицер сказал, что из-за него погибают люди. Задержанный начал спорить с ним. После чего офицер закричал, чтобы его увели и прикончили. Видеозапись запечатлела и других раненных задержанных, они были выведены из автобусов или находились внутри, у многих были забинтованные ноги. Так же на записи имелись интервью с жителями Алхан-Калы, которые сказали, что селение было обстреляно за день до этого. Журналисты CNN, которые снимали допрос сына заявительницы, позже приезжали к ней в Ингушетию, и сказали, что его допрашивал генерал-полковник Александр Баранов.

После показа видеозаписи по телевидению, заявительница предприняла попытки выяснить, что произошло с ее сыном. Она сделала несколько запросов в различные органы власти - республиканские и федеральные, - а также объехала несколько СИЗО на территории Чечни и других регионов Северного Кавказа. В ответ заявительница получила несколько коротких ответов, которые сводились к тому, что ее письма были переданы в военную прокуратуру Северо-Кавказского округа, в Грозненскую прокуратуру и военному прокурору округа N 20102. В августе 2000 г. Главное управление исполнения наказаний проинформировало заявительницу о том, что ее сын не содержится ни в одном из пенитенциарных учреждений РФ. Кроме того, заявительнице было сообщено, что ее сын числиться в списке пропавших без вести. В июле 2001 г. - через полтора года после того, как заявительница обратилась в органы власти - в связи с пропажей ее сына было возбуждено уголовное дело по статье 126 УК РФ (похищение). С июля 2001 г. по февраль 200! 6 г. уголовное расследование приостанавливалось и возобновлялось шесть раз.

В ноябре 2003 г. Европейский Суд потребовал от государства-ответчика представить копию уголовного дела для рассмотрения. В Суд было направлено только 80 страниц из 200, а на повторные запросы государство-ответчик сообщало, что представление остальных материалов может оказать влияние на вынесение решения по делу. В сентябре 2005 г. жалоба была признана приемлемой, и Суд вновь затребовал копию уголовного дела. В ноябре 2005 г. государство-ответчик представило материалы расследования, которые включали пять томов (около 900 страниц) и три тома приложений (около 700 страниц). В дополнении к этому в Суд так же были направлены 470 страниц последних документов расследования. Большинство из документов уголовного дела были собраны после декабря 2003 г.

Согласно данным расследования, Яндиев был задержан 2 февраля в Алхан-Кале вместе с другими членами незаконных вооруженных формирований, сразу после задержания он был передан сотрудникам ГУИН для перевозки в СИЗО в селе Чернокозово, но Яндиев в Чернокозово не появился, и его место нахождения не могло быть установлено. В июле 2001 г. он был включен в список пропавших без вести, а в октябре 2004 г. его имя также было включено в список федерального розыска в связи с обвинением его в участии в незаконном вооруженном формировании. В ходе расследования были допрошены родители Яндиева, генерал-полковник Баранов.

Заявительница утверждала, что были нарушены права ее сына и ее права, предусмотренные Конвенцией. В частности, она говорила, о незаконном лишении свободы, пытках и нарушении права на жизнь в отношении сына, о неэффективности расследования по факту исчезновения, нарушение права на доступ к правосудию, на уважение семейной жизни, на отсутствие эффективных средств защиты, а также на нарушение государством-ответчиком своих процедурных обязательств перед Европейским Судом.

Государство-ответчик не отрицало, что Яндиев, как участник незаконных вооруженных формирований был задержан 2 февраля 2000 г в Алхан-Кале. Оно также не отрицало, что он исчез после этого задержания. Однако государство-ответчик утверждало, что Яндиев не был убит служащими федеральных войск, ссылаясь на то, что высказывание генерал-полковника Баранова было эмоциональной реакцией на провокацию со стоны Яндиева, и не было приказом. Несколько свидетелей подтверждают, что Яндиева отвели в сторону, где он оставался какое-то время, а потом был доставлен в фильтрационный пункт. Факт смерти Яндиева следствием не был установлен. По мнению государства-ответчика, Яндиев имел веские причины скрыться, кроме того, расследование продолжается, и проверяются все версии его исчезновения, включая побег и смерть при попытке к бегству. В ходе расследования заявительнице был предоставлен статус потерпевшей, и она могла обжаловать решения, с которыми была не согласна. Ее заявления во время расследов! ания проверялись, она информировалась о ходе процесса. Но расследование на территории Чечни, с точки зрения государства-ответчика, сильно затруднено, в связи с постоянными угрозами следователям и прокурорам, более того, здание прокуратуры несколько раз разрушалось. Государство-ответчик согласилось, что на первом этапе расследование шло неактивно, однако позднее недостатки были компенсированы.

Применительно к обстоятельствам дела, Суд выделил несколько моментов, которые счел необходимым рассматривать, разрешая вопрос, был ли убит Яндиев, и виновно ли в этом государство-ответчик. Во-первых, государство-ответчик не отрицает, что Яндиев был задержан. Во-вторых, видеозапись ясно демонстрирует, что его допрашивал высокопоставленный армейский офицер, которые приказал его казнить, и тот факт, что стороны спорят о том, был ли этот приказ исполнен, не ставит под сомнение то, что жизнь задержанного была под угрозой. В-третьих, после февраля 2000 г. не было никакой информации о мете нахождения Яндиева, а доказательства, представленные государством ответчиком о том, что его видели, недостаточно убедительны, так как свидетели плохо знали Яндиева и говорили, что видели его с большого расстояния. Версия, что он был убит при побеге, не подтвердилась следствием. В связи с этим, Суд презюмировал, что Яндиев мертв и смерть произошла после его задержания представителями государства. ! Поскольку государство-ответчик не представило никакого обоснования необходимости применения летальной силы к Яндиеву, ответственность должна быть возложена на государство-ответчика.

Анализируя ход расследования по факту исчезновения, Суд отметил, что оно началось только спустя год и пять месяцев после обращения заявительницы в правоохранительные органы. Расследование осуществлялось с необъяснимыми задержками. Например, заявительница была впервые допрошена только в январе 2002 г. - через год после возбуждения дела. Офицеры, допрашивавшие Яндиева - только осенью 2005 г., а другие лица, задержанные в Алхан-Кале в то же время, что и Яндиев допрашивались в мае 2004 г. и - октябре 2005 г. Суд также подчеркнул, что уголовное дело шесть раз приостанавливалось и возобновлялось. В связи с этим, Суд счел, что расследование было неэффективным.

Суд не нашел в представленных ему материалах достаточных доказательств того, что к Яндиеву применялись пытки, а также не счел нужным рассматривать вопросы расследования факта пыток отдельно. В то же время Суд признал, что заявительница является жертвой жестокого обращения, в связи с неведением о судьбе сына и неэффективным расследованием его исчезновения. Суд признал, что средства защиты применительно к нарушению права Яндиева на жизнь и жестокого обращения с заявительницей были неэффективными, что нарушает гарантии статьи 13 Конвенции.

Кроме того, Суд признал, что при задержании Яндиев был лишен каких-либо прав, гарантированных статьей 5 Конвенции, поскольку его задержание не было документировано в соответствии с требованиями национального закона. При этом Суд не стал рассматривать отдельно вопрос эффективности средств правовой защиты в данном случае, указав на то, что статья 5 Конвенции сама по себе предусматривает средства защиты от незаконного и необоснованного задержания.

Суд счел, что нет необходимости отдельно рассматривать вопросы нарушения права на доступ к суду и уважения к семейной жизни, а так же отклонил жалобы заявительницы на нарушение ее права на подачу жалобы в Европейский Суд и нарушение государством-ответчиком обязанности кооперации с Судом. Суд не установил фактов, доказывающих, что заявительнице препятствовали обращаться в Европейский Суд. Что касается второй жалобы, то и государство-ответчик, хотя и с задержкой, но представило все документы по делу. Заявительнице была назначена компенсация в размере 35 000 Евро.

Вернуться к оглавлению

Сентябрь 2006 года

Дело Borshchevskiy v. Russia (Борщевский против России): Европейский Суд счел, что существует причинно-следственная связь между отменой решения в надзорном порядке и материальным ущербом, причиненным заявителю

Постановление по денному делу показывает позицию Европейского Суда относительно долговых обязательств государства перед своими гражданами. В постановлении рассматривались следующие фактические обстоятельства.

Заявитель был работником промышленного объединения "Мосэнергострой" и участвовал в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. В 1989 г. он был признан инвалидом 2-й группы. Ему выплачивалась и выплачивается компенсация за потерю трудоспособности. До 2 марта 1996 г. эти компенсации выплачивались работодателем. Со 2 марта 1996 г. до 1 февраля 2002 г. - Ступинским отделением Пенсионного фонда, а с 1 февраля 2002 г. до настоящего времени - Комитетом социального обеспечения Ступинского района.

В 1997 г. заявитель подал иск в связи с тем, что с 1989 г. по март 1996 г. ему неправильно начислялась компенсация. Иск был частично удовлетворен судом 15 апреля 1997 г. Однако 7 июля 1997 г. вышестоящая инстанция отменила это решение в связи с тем, что ответчиком должны были быть признаны органы социального страхования. Дело было направлено на новое рассмотрение. 18 декабря 1997 г. в повторном решении суд указал, что ежемесячные платежи заявителю должны составлять 15 035 рублей. В 2002 г. заявитель обратился в суд с просьбой дополнительно указать в решении, что Ступинский пенсионный фонд со 2 марта 1996 г. является преемником его работодателя в части выплаты ему компенсации в связи с утерянным заработком. Решением от 5 апреля 2002 г. суд изменил решение от 18 декабря 1997 г., и указал, что со 2 марта 1996 г. Ступинский пенсионный фонд обязан платить заявителю вместо его бывшего работодателя присужденную ему сумму с учетом увеличивающегося уровня минимальной месячной оплаты ! труда. Это решение не было обжаловано в кассационном порядке. Однако Ступинский пенсионный фонд компенсацию не выплачивал, и заявитель обратился в суд за исполнительным листом.

14 октября 2002 г. суд выписал исполнительный лист, по которому Ступинский пенсионный фонд из средств казны обязан выплатить 5 412 251 рубль 81 копейку в счет погашения всех задолженностей перед заявителем. Заявитель направил исполнительный лист в Министерство Финансов, которое переадресовало его Министерству труда и социального обеспечения. Министерство труда, в свою очередь, направило лист в Московский областной комитет социального страхования. Московский областной комитет социального страхования 13 февраля 2003 г. сообщил заявителю, что он принял исполнительный лист к производству, но выплата задолженности возможна только в порядке очереди и только в рамках имеющихся бюджетных средств.

9 июня 2003 г. служба судебных приставов Московской области возбудила исполнительное производство и предписала комитету социального страхования выплатить задолженность в течение 5 дней. Районный суд 13 августа 2003 г. вынес решение о том, что можно растянуть выплату задолженности на двадцать месяцев. 1 сентября 2003 г. суд разъяснил решение от 13 августа, указав, что платежи должны быть произведены равными суммами, и решение вступает в силу незамедлительно.

28 октября 2003 г. решение от 13 августа 2003 г. было отменено. По результатам повторного рассмотрения дела, 10 декабря 2003 года районный суд отказал в удовлетворении заявления Ступинского пенсионного фонда об изменении должника и оставил предыдущее решение в силе. Ступинский пенсионный фонд 2 февраля 2004 г. обратился в Московский пенсионный фонд с просьбой выделить необходимые средства для выплаты задолженности заявителю. В своем ответе от 5 февраля 2004 г. Московский пенсионный фонд сообщил, что он в свою очередь обратился в Министерство труда и социального обеспечения, чтобы оно выделило необходимые суммы компенсации в размере 5 412 251 рублей 81 копейки.

6 февраля 2004 г. Верховный Суд РФ принял к своему надзорному производству жалобу на решение районного суда от 5 апреля 2002 г., которым обязанность по выплате компенсационных сумм возлагалась на Ступинский пенсионный фонд. Решением Верховного Суда исполнительное производство было приостановлено.

21 мая 2004 г. Верховный Суд РФ принял решение о направлении дела на рассмотрение в порядке надзора в суд субъекта федерации. 22 июля 2004 г. решение от 5 апреля 2002 г. было отменено и дело вернулось на рассмотрение в районный суд. В решении от 13 сентября 2004 г. районный суд признал, что его предыдущее решение от 5 апреля 2002 г. было принято за рамками полномочий суда, поскольку ГПК РФ не предусматривает возможности вынесения решения в такой ситуации.

В Европейском Суде заявитель настаивал, что отмена решения от 5 апреля 2002 г. в надзорном порядке через два года после того, как оно вступило в силу, нарушает его право на справедливое судебное разбирательство и право на защиту имущества. Государство-ответчик в качестве возражения указывало, что рассмотрение в надзорном порядке не было исключительным, поскольку оно было возбуждено по жалобе одной из сторон дела.

Европейский Суд в данном случае учел, что надзорное производство было возбуждено спустя два года с момента вынесения решения, а новый ГПК позволял обжаловать в надзорном порядке в течение года любые решения, вступившие в силу до 1 февраля 2003 года. Суд еще раз подчеркнул, что вступившее в законную силу решение может быть пересмотрено только в исключительных обстоятельствах. При этом пенсионный фонд не исчерпал обычный порядок обжалования, поскольку не использовал возможность обжаловать в кассационном порядке решение от 5 апреля 2002 г. и решение от 14 октября 2002 г.. Более того, представитель пенсионного фонда не присутствовал на судебном заседании 14 октября 2002 г., хотя был надлежащим образом уведомлен. Кроме того, Суд отметил, что заявитель не был проинформирован об обращениях пенсионного фонда с просьбой инициировать надзорные процедуры. Таким образом, у заявителя не было возможности представить свои возражения по этому поводу. В связи с этим, Суд счел, что был наруше! н принцип устойчивости судебных решений, являющийся неотъемлемым элементом права на справедливое судебное разбирательство.

Суд также указал, что определенная судебным решением сумма компенсации является "имуществом" с точки зрения защищающей право собственности статьи 1 Протокола 1 к Конвенции. С этой точки зрения отмена вступившего в силу законного решения суда привела к тому, что заявитель не смог своевременно получить присужденную ему сумму, что является нарушением права собственности. Суд также счел, что неисполнением решения нарушен принцип разумности сроков рассмотрения дела, гарантированный статьей 6 Конвенции.

Требования заявителя о компенсации материального вреда включали в себя сумму, полагающуюся ему по решению национального суда (эквивалентную 154 500 Евро), а также проценты с этой суммы. Государство-ответчик утверждало, что эти требования необоснованны, поскольку судебное решение о назначении заявителю компенсационных выплат было отменено в порядке надзора. Однако Суд усмотрел прямую причинно-следственную связь между нарушением требований Конвенции и отсутствием у заявителя возможности получить назначенные ему компенсационные выплаты. Таким образом, Суд постановил выплатить заявителю суммы, полагающиеся по решению национального суда, а так же компенсацию за пользование его денежными средствами в размере 6 100 Евро. Общая сумма компенсации материального вреда составила, таким образом, 160 000 Евро. Кроме того, Суд назначил заявителю 3000 Евро компенсации морального вреда. Безусловно, не следует полагать, что в каждом случае Суд будет присуждать такую материальную компенсацию. ! Меж тем, это означает, что использование надзорного производства не может использоваться с целью уменьшения долговых обязательств государства перед гражданами.

Вернуться к оглавлению

Октябрь 2006 года

Дело Zakharov v. Russia (Захаров против России): критическое мнение, высказанное в письме, не является основанием для ограничения свободы слова

Основанием для обращения Захарова в Европейский Суд послужили следующие обстоятельства. В июле 2002 г. заявитель в частном порядке написал письмо заместителю губернатора Московской области. В письме он указал, что гражданка В. присвоила себе участок общественной земли в центре г. Икша. В письме Захаров также высказал мнение, что А. - глава г. Икша - не только не защитила права остальных жителей города, но и активно содействовала гражданке В. в приобретении этого участка земли. Так, с подачи главы города был отправлен на пенсию землемер, который возражал против передачи участка, а гражданка В. смогла получить право владения землей. В письме Захаров сообщал:

"Такое возмутительное поведение назначенного (а не избранного) главы городского совета по отношению к жителям - по мнению всех - дискредитирует власти, которые назначили А., и является примером нарушения закона и безнаказанности, показывающим, что можно "договориться" с главой совета. Я прошу Вас высказать свое мнение по поводу антисоциального поведения А., а также помочь нам возвратить землю в общественное пользование, несмотря на ее возражения".

27 сентября 2002 г. А. подала иск против Захарова с требованием опровергнуть изложенную в его письме информацию, и компенсировать ей моральный ущерб. Она утверждала, что письмо заявителя содержало ложные факты и оскорбительные для нее оценки, которые могли нанести вред ее репутации в глазах ее руководителей. Дмитровский городской суд 27 января 2003 г. вынес решение в пользу А., указав, что Захаров не доказал правдивость фактов и оценок, изложенных в его письме. В судебном решении также было указано, что высказывания заявителя не только были ложными, но и оскорбляли А., как представителя власти. Суд обязал заявителя опровергнуть свое письмо и выплатить А. 300 рублей. Заявитель обжаловал решение в Московский областной суд, который 4 марта 2003 г. оставил решение в силе с той же мотивировкой, что и Дмитровский городской суд, но освободил заявителя от обязанности опровергать свое письмо.

В Европейском Суде заявитель утверждал, что было нарушено его право на свободу слова, поскольку он был привлечен к ответственности за высказывание своего мнения о публичной фигуре. Заявитель указывал, что суд первой инстанции привлек его к ответственности, поскольку он не смог доказать правдивость указанных в письме фактов и оценок. Меж тем, при кассационном рассмотрении суд уточнил основания привлечения заявителя к ответственности, среди которых перечислил только три оценочных высказывания заявителя. Государство-ответчик утверждало, что заявитель был привлечен к ответственности на основании ст.152 ГК РФ, поскольку он не смог доказать правдивость своих утверждений.

Рассматривая эту жалобу, Суд отметил согласие сторон с тем, что ограничение свободы слова было осуществлено на основании закона, а именно - ст.152 ГК РФ, и преследовало правомерную цель защиты репутации других лиц. В этой ситуации основная задача Европейского Суда - определить, преследовало ли вмешательство в свободу слова заявителя "насущные социальные нужды" и были ли меры, предпринятые национальными властями, пропорциональными преследуемой цели.

Суд установил, что диффамационный иск был подан в связи с письмом заявителя в органы власти, а не в связи с публикацией в прессе. Заявитель действовал в рамках, предоставленных законом для подачи жалоб. Он направил письмо с жалобой непосредственному руководителю того официального лица, на действия которого он жаловался. Письмо было направлено только адресату, заявитель не публиковал и не предпринимал никаких действий, чтобы оно стало известным широкому кругу читателей. Государство-ответчик не представило Суду информацию о том, как именно истец получила копию письма заявителя.

Оценивая обстоятельства дела, Суд напомнил, что считает необходимым защищать государственных и муниципальных служащих против диффамационных и оскорбительных нападок, которые могли бы принести вред исполнению их обязанностей и снизить уровень доверия к ним со стороны общественности. Однако степень этой защиты зависит от обстоятельств конкретного дела. В деле Захарова недовольство заявителя было выражено в письме, а не публично. Таким образом, принцип защиты репутации должностного лица должен рассматриваться в связке с возможностью человека обжаловать вышестоящему должностному лицу действия государственного служащего, которые он считает неправомерными, а не в контексте открытой дискуссии по вопросам общественной значимости. Европейский Суд отметил, что Пленум Верховного Суда РФ в своем Постановлении 18 августа 1992 г. прямо указал, что сообщение информации о действиях должностного лица тому органу или чиновнику, к компетенции которого относится рассмотрение этого вопроса, не м! ожет быть признано распространением информации. Тем не менее, национальные суды, рассматривавшие дело Захарова, не приняли это во внимание. Также национальные инстанции не указали, какие именно "насущные потребности" требовали вмешательства государства в виде привлечения Захарова к гражданско-правовой ответственности за диффамацию.

Кроме того, Суд отметил, что письмо заявителя не содержало никаких оскорбительных выражений. Высказывания заявителя были эмоциональными, преувеличенными и провоцирующими, но, тем не менее, письмо не выходило за рамки приемлемой критики, особенно с учетом того, что критика в отношении государственных служащих допустима в большем объеме, чем в отношении частных лиц. Более того, упомянутый в письме факт занятия гражданкой В. участка земли, не был оспорен и опровергнут, соответственно, утверждения заявителя имели под собой определенную фактическую основу. Суд признал, что в российском праве не проведено границы между фактами и мнениями, когда речь идет о доказывании их правдивости. Однако Суд придерживается другой позиции: истинность мнения невозможно доказать, требование доказать правдивость своих оценочных высказываний сама по себе является нарушением статьи 10 Конвенции, гарантирующей свободу слова. В данном деле, исходя из формулировки решения кассационной инстанции, заявите! ль был привлечен к ответственности за свои оценочные суждения, такие как: "возмутительное поведение", "антисоциальное поведение", "по видимости сделала исключение". Эти фразы показывали его личное отношение к действиям главы городского совета. Правдивость этих выражений с очевидностью не может быть доказана.

На этом основании Суд признал, что у российских властей не было достаточных оснований для вмешательства в право заявителя на свободную передачу информации, что следует считать нарушением статьи 10 Конвенции. Суд назначил заявителю компенсацию в размере 1000 Евро.

Вернуться к оглавлению

А. Л. Бурков «Конвенция о защите прав человека в судах России». Москва: Волтерс Клувер, 2010

А. Л. Бурков "Влияние Европейской конвенции по правам человека на Российское право" (Stuttgart: ibidem-Verlag, 2007)

Шестое издание "Применение Европейской конвенции по правам человека в судах России"

Пятое издание "Исполнение постановлений Европейского суда по правам человека"

Третье издание "Право на свободу и личную неприкосновенность: европейские стандарты и российская практика"

Второе издание "Европейские стандарты права на справедливое судебное разбирательство и российская практика"

Первое издание "Европейский Суд по правам человека: правила обращения и судопроизводства"