Краткое
неофициальное изложение обстоятельств дела
А.
Основные факты
Заявитель, г-н Аксой, турецкий гражданин, 1963 г. рождения, был арестован по
подозрению в террористической деятельности и содержался под стражей в полиции в
Главном управлении по безопасности в Кизилтепе на юго-востоке Турции в конце
ноября 1992 г. Его содержали под стражей по меньшей мере 14 дней и освободили 10
декабря 1992 г.
По
словам заявителя, в полиции его подвергли такой форме пытки, как "палестинское
подвешивание", когда его, подвешенного за руки, обнаженного, пытали
электрическим током, били и оскорбляли словесно. Он заявлял, что в результате
подвешивания его руки потеряли способность двигаться. Правительство отвергало
эти утверждения и настаивало на их необоснованности.
8
декабря 1992 г. заявитель предстал перед прокурором в Мардине, который, допросив
его, издал приказ о его освобождении. Имеются разногласия по поводу того,
говорилось ли вообще о физическом состоянии г-на Аксоя во время проведения
допроса прокурором и жаловался ли он прокурору на то, как с ним обращались во
время содержания под стражей. Однако 15 декабря г-на Аксоя положили в больницу с
диагнозом двусторонний паралич предплечья, что требовало наложения шин. Он
оставался в больнице до 31 декабря, затем выписался оттуда.
21
декабря 1992 г. прокурор не нашел оснований для возбуждения уголовного дела
против заявителя. Не было начато ни уголовное, ни гражданское дело по поводу
утверждения заявителя о жестоком обращении с ним.
20
апреля 1994 г. Комиссия получила информацию от родственников заявителя, что г-н
Аксой был убит 16 апреля. Они утверждали, что 14 апреля по телефону ему угрожали
смертью, если он не отзовет свою жалобу, направленную в Комиссию. Правительство
отрицало какую-либо причастность к этому и сообщило в Комиссию, что один из
членов РПК (Рабочей партии Курдистана) был арестован и обвинен в убийстве.
Отец
заявителя решил продолжить разбирательство дела.
B.
Разбирательство в Комиссии по правам человека
Жалоба
была подана в Комиссию 20 мая 1993 г. и признана приемлемой 19 октября 1994 г.
Г-н Аксой утверждал, что во время ареста он подвергся обращению, подпадающему
под действие
статьи 3 Конвенции, что были также нарушены
статья 5 п. 3 и
статья 6 п. 1, вследствие чего он был лишен судебной защиты.
Комиссия
в докладе от 23 октября 1995 г. пришла к выводу, что были нарушены
статья 3 (пятнадцатью голосами против одного), статья 6 п. 1 Конвенции
(тринадцатью голосами против трех) и что отсутствует самостоятельное требование
по
статье 13 (тринадцатью голосами против трех). Комиссия единогласно пришла
также к заключению, что нет необходимости прибегать к
статье 25 Конвенции.
Извлечение из судебного решения
Вопросы
права
I.
Оценка фактических обстоятельств, данная Судом
38. Суд
напоминает, что в соответствии со сложившейся практикой в рамках системы
Конвенции установление и проверка фактических обстоятельств в первую очередь
возлагается на Комиссию (статья
28 п. 1 и
статья 31 Конвенции). И хотя Суд не связан выводами доклада Комиссии и
свободен давать свою оценку фактических обстоятельств, представленных ему, он
только в исключительных случаях пользуется этим своим правом (см. решение по
делу Акдивар и другие против Турции от 16 сентября 1996 г. Reports, 1996, с.
19, п. 78).
39.
Комиссия установила фактические обстоятельства после того, как ее представители
провели два слушания в Турции в добавление к слушаниям в Страсбурге (см.
mutatis mutandis вышеупомянутое решение по
делу Акдивар и другие, с. 20, п. 81). С учетом этого Суд считает, что ему
надлежит принимать факты такими, как они установлены Комиссией (см.
вышеупомянутое решение по делу Акдивара, с. 1214, п. 81).
40.
Таким образом, именно на основании фактов, установленных Комиссией (см. п. 23
выше), Суд должен рассмотреть предварительное возражение Правительства и жалобы
заявителя в соответствии с Конвенцией.
II.
Предварительные возражения Правительства
А.
Доводы выступавших в Суде
41.
Правительство просило Суд отклонить жалобу заявителя о нарушении
статьи 3 на основании того, что он не исчерпал всех внутренних средств
правовой защиты, доступных ему, что противоречит
статье 26 Конвенции. Статья 26 предусматривает:
"Комиссия может принимать дело к рассмотрению только после того, как были
исчерпаны все внутренние средства правовой защиты, в соответствии с
общепризнанными нормами международного права, и в течение шести месяцев, считая
с даты вынесения национальными органами окончательного решения по делу".
Заявитель (см. п. 3 выше), с которым Комиссия согласна, возражал, что он сделал
все, что мог, чтобы исчерпать все внутренние правовые средства.
42.
Правительство утверждало, что правило, касающееся исчерпания внутренних средств
правовой защиты, четко определено в международном праве и в судебной практике
органов Конвенции; это правило требует, чтобы заявитель воспользовался всеми
внутренними средствами правовой защиты, за исключением тех, которые определенно
не давали ему никаких шансов на успех. Г-н Аксой фактически мог бы иметь доступ
к трем различным видам внутренних средств правовой защиты: требование возбудить
уголовное преследование, гражданский иск и/или административная жалоба (см. п.
24-28 выше).
43. В
отношении первого из вариантов Правительство утверждало, что он мог обратиться к
прокурору, перед которым он предстал 10 декабря 1992 г. (см. п. 18 выше).
Однако, по заявлению Правительства, г-н Аксой не подавал жалобы ни в тот момент,
ни когда-либо впоследствии, что с ним плохо обращались во время содержания его
под стражей в полиции.
Статьи
243 и 245 Уголовного кодекса, которые применяются на всей территории Турции,
объявляют уголовно наказуемым применение пыток и жестокое обращение с целью
получения признаний (см. п. 24 выше). Закон-декрет 285 о районе чрезвычайного
положения передал полномочия проводить расследования о преступных действиях
должностных лиц от прокуроров административным советам (см. п. 26 выше). При
этом решения административных советов контролировались Верховным
административным судом. Правительство предоставило ряд судебных решений, которые
отменяли постановления, изданные административными советами в районе
чрезвычайного положения, и предписывали начать уголовное преследование против
служащих жандармерии и полиции безопасности в связи с утверждениями о жестоком
обращении с задержанными, и другие судебные решения о наказаниях за аналогичные
незаконные действия.
44. Тем
не менее Правительство оговорило, что уголовное преследование в данной ситуации
не лучшее средство правовой защиты, поскольку в таких делах права обвиняемого
защищены лучше, чем права потерпевшего. Оно поэтому обратило внимание Суда на
существующие административные средства правовой защиты в соответствии со статьей
125 турецкой Конституции (см. п. 27 выше). Чтобы получить компенсацию на
основании этой статьи, достаточно доказать наличие причинной связи между
действиями администрации и причиненным вредом; не требуется даже доказывать, что
должностное лицо совершило серьезное незаконное действие. В доказательство
Правительство предоставило примеры административных решений, где назначалась
компенсация в связи со смертью, вызванной пытками во время содержания в полиции.
45.
Кроме этого, Правительство заявило, что г-н Аксой мог бы предъявить гражданский
иск о причиненном ущербе. И вновь оно ссылалось на ряд решений национальных
судов, включая решение Кассационного суда по иску о возмещении вреда в связи с
пытками, в котором указывалось, что в соответствии со статьей 53
Обязательственного кодекса оправдание служащих полиции безопасности по
уголовному делу за недостатком улик не связывает гражданские суды.
46.
Заявитель не отрицал, что средства правовой защиты, указанные Правительством,
формально являются частью турецкой судебной системы, но утверждал, что в районе
чрезвычайного положения они были иллюзорны, недостаточны и неэффективны, так как
и пытки, и лишение эффективной правовой защиты в равной мере соответствовали
административной практике.
В
частности, он утверждал, что доклады ряда международных организаций, которые
свидетельствовали, что пытки задержанных были систематическими и широко
распространенными по всей Турции, ставили под вопрос искренность желания
государства положить конец такой практике. В качестве примеров он привел
заявление о положении в Турции Европейского Комитета по предотвращению пыток (15
декабря 1992 г.); отчет аналогичного Комитета ООН против пыток о результатах
расследования ситуации в Турции (9 ноября 1993 г.) и отчет специального
докладчика ООН о пытках за 1995 г. (Е/СN 4/1995/34).
47.
Заявитель утверждал, что политика отрицания практики пыток государственными
властями создает чрезвычайные трудности для жертв при попытке добиться
возмещения и привлечения к суду ответственных за это лиц. Например, человеку,
заявляющему о пытках, невозможно получить медицинское свидетельство,
подтверждающее телесные повреждения, так как судебная медицинская служба
реорганизована, и врачи, которые выдавали такие свидетельства, были либо
запуганы, либо переведены в другие районы. Прокуроры в районах чрезвычайного
положения по установленной практике не начинали расследование по жалобам о
злоупотреблениях в отношении прав человека и часто отказывали даже в их приеме.
Те расследования, которые проводились, были предвзятыми и неадекватными. Более
того, адвокаты и все, кто выступал в защиту жертв нарушений прав человека,
подвергались угрозам, запугиваниям и неправомерным уголовным преследованиям, и
люди боялись искать внутренние средства правовой защиты, так как репрессалии
против тех, кто пытался использовать их, были обычным явлением.
Заявитель утверждал, что в данных обстоятельствах от него нельзя было требовать
исчерпания внутренних правовых средств защиты до того, как он подал жалобу в
Страсбург.
48. Он
утверждал, что во всяком случае сообщил прокурору 10 декабря 1992 г., что его
пытали (см. п. 18 выше), и утверждал, что даже если бы он не сделал этого,
прокурор мог ясно видеть, что он не владел руками должным образом.
Отказ
прокурора начать уголовное расследование создал для заявителя слишком большие
трудности, которые не позволяли ему воспользоваться другими внутренними
средствами правовой защиты. Это помешало ему предпринять какие-либо действия,
чтобы гарантировать возбуждение уголовного дела, например, оспорив решение не
возбуждать дело в административном суде (см. п. 26 выше), так как отсутствие
расследования означало, что не было принято официальное решение не возбуждать
уголовное дело. В добавление к этому такое бездействие поставило под сомнение
его шансы одержать победу в гражданском или административном судопроизводстве,
так как, чтобы добиться успеха в любом из этих исков, было бы необходимо
доказать, что он подвергся пыткам, и на практике потребовалось бы решение
уголовного судьи, подтверждающее этот факт.
49. В
заключение заявитель напомнил Суду, что ни одно из средств правовой защиты не
было доступно даже теоретически в отношении его жалобы на продолжительность
содержания его под стражей без судебного контроля, так как это было абсолютно
законно в соответствии с внутренним законодательством (см. п. 29 выше).
50.
Комиссия придерживается мнения, что заявителю были причинены телесные
повреждения во время его содержания под стражей в полиции (см. п. 23 выше). Из
этого следует, что, хотя невозможно точно установить, что случилось во время
встречи с прокурором 10 декабря 1992 г., без сомнения, имелись признаки, которые
должны были подсказать последнему начать расследование или по крайней мере
попытаться получить дополнительную информацию о состоянии здоровья заявителя и о
том обращении, которому тот подвергся. Заявитель сделал все, что можно было
ожидать от него в данных обстоятельствах, особенно принимая во внимание тот
факт, что он, должно быть, чувствовал себя уязвимым в результате содержания под
стражей и дурного обращения и имел проблемы со здоровьем, которые потребовали
госпитализации после освобождения. Угрозы, которые, как он утверждал, он получал
после подачи жалобы в Комиссию, и его смерть при обстоятельствах, которые не
были до конца прояснены, были дополнительными факторами, которые подтверждали ту
точку зрения, что поиски средств правовой защиты могли бы быть сопряжены с
риском.
Принимая
во внимание то обстоятельство, что заявитель сделал все, что можно было от него
ожидать, чтобы исчерпать внутренние правовые средства защиты, Комиссия решила,
что ей нет необходимости определять, существовала ли административная практика
со стороны турецких властей проявлять терпимость к нарушениям прав человека.
B.
Оценка Суда
51. Суд
напоминает, что правило об исчерпании национальных средств правовой защиты, о
которых говорит
статья 26 Конвенции, обязывает тех, кто пытается возбудить иск против
государства в международном судебном или арбитражном органе, сначала
использовать такие средства защиты, предоставляемые национальной правовой
системой. Соответственно, государства свободны от ответственности перед
международным органом за свои действия, пока они имеют возможность исправить
положение в рамках своей собственной правовой системы. Правило основывается на
предположении, которое отражено в
статье 13 Конвенции - с которой оно тесно переплетается, - что в
национальной судебной системе имеются доступные эффективные средства правовой
защиты в отношении заявленного нарушения, независимо от того, включены ли
правовые нормы Конвенции в национальное законодательство. Поэтому важный аспект
этого принципа состоит в том, что механизм защиты, установленный Конвенцией,
является субсидиарным по отношению к национальным системам гарантий прав
человека (см. упомянутое в
п. 38
решение по делу Акдивар и другие, с. 1210, п. 65).
52. В
соответствии со
статьей 26 заявитель должен иметь нормальный доступ к имеющимся и
достаточным средствам правовой защиты, чтобы получить возмещение за нарушения,
которые, как он полагает, имели место. Такие средства правовой защиты должны
быть достаточно определенными не только в теории, но и на практике, в противном
случае они не обладают требуемой доступностью и эффективностью.
Ничто не
обязывает обращаться к средствам правовой защиты, которые не являются
достаточными и эффективными. В добавление к этому в соответствии с
"общепризнанными нормами международного права", на которые ссылается статья 26,
могут возникнуть особые обстоятельства, которые освобождают заявителя от
обязательств использовать внутренние средства правовой защиты, имеющиеся в его
распоряжении. Это правило также неприменимо, если доказано существование
административной практики, состоящей из повторяющихся действий, несовместимых с
Конвенцией, в сочетании с официальной терпимостью государственных властей,
делающей использование средств защиты тщетным и неэффективным (см.
вышеупомянутое
решение по делу Акдивар и другие, с. 1210, п. 6 и 67).
53. Суд
подчеркивает, что его подход к применению правила об исчерпании правовых средств
должен учитывать должным образом тот факт, что оно применяется в контексте
механизма защиты прав человека, который согласились установить Договаривающиеся
Стороны. Соответственно, Суд считает, что
статья 26 должна применяться с некоторой степенью гибкости и без излишнего
формализма. Он также далее признает, что правило об исчерпании не является
абсолютным и не может быть применено автоматически; при контроле за его
исполнением существенно важно принимать во внимание конкретные обстоятельства
каждого дела. Это означает, среди прочего, что Суд должен реально оценить не
только то, как выглядят в теории средства правовой защиты в данной системе, но и
общий правовой и политический контекст, в котором они действуют, а также личные
обстоятельства заявителя (см. вышеупомянутое
решение по делу Акдивар и другие, с. 1211, п. 69).
54. Суд
отмечает, что турецкое право предусматривает уголовные, гражданские и
административные средства правовой защиты против жестокого обращения должностных
лиц по отношению к задержанным, и с интересом изучил краткое изложение судебных
решений, представленных Правительством и имеющих отношение к подобным проблемам
(см.
п. 43-45 выше). Однако, как уже было ранее упомянуто (см.
п. 53), Суд не занимается исключительно вопросом, были ли внутренние
средства правовой защиты в целом эффективны и достаточны; он должен решить,
сделал ли заявитель при данных обстоятельствах все, что можно было реально
ожидать от него, чтобы исчерпать национальные средства правовой защиты.
55. В
этих целях Суд повторяет, что он решил принять установленные Комиссией
фактические обстоятельства дела (см.
п. 39-40 выше). Комиссия, как это видно выше (в
п. 50), придерживается мнения, что во время разговора с прокурором заявитель
страдал двусторонним параличом.
56. Суд
считает, что даже если заявитель не подал жалобу прокурору по поводу жестокого
обращения во время содержания под стражей в полиции, телесные повреждения,
которые он получил, должны были быть хорошо заметны во врем я встречи. Однако
прокурор предпочел не наводить справки о природе, величине и причинах этих
повреждений, несмотря на тот факт, что по турецкому закону он обязан был это
сделать (см. п. 26 выше).
Необходимо напомнить, что это упущение со стороны прокурора имело место после
того, как г-н Аксой содержался под стражей в полиции по меньшей мере
четырнадцать дней без доступа к юридической или медицинской помощи. В течение
этого времени он получил серьезные повреждения, требующие лечения в больнице
(см. п. 23). Одни только эти обстоятельства могли бы послужить причиной
почувствовать себя уязвленным, беспомощным и настороженным по отношению к
представителям государства. Так как было очевидно, что прокурор знал о его
телесных повреждениях, но не предпринял никаких действий, у заявителя
сформировалось убеждение, что ему бесполезно надеяться привлечь внимание и
добиться удовлетворения своих требований, прибегая к национальным средствам
правовой защиты.
57. Суд
поэтому пришел к выводу, что имелись особые обстоятельства, которые освобождали
заявителя от его обязанности исчерпать внутренние средства правовой защиты.
III. По
существу дела
А. О
предполагаемом нарушении статьи 3 Конвенции
58.
Заявитель утверждал, что его подвергли такому обращению, которое противоречит
статье 3 Конвенции, которая гласит:
"Никто
не должен подвергаться пыткам и бесчеловечному или унижающему достоинство
обращению или наказанию".
Правительство считало, что утверждение о подобном обращении было необоснованным.
Комиссия, однако, находит, что заявителя пытали.
59.
Правительство высказало различные возражения против того, каким образом Комиссия
оценила доказательства. Оно указывало на ряд факторов, которые, по его мнению,
должны были вызвать серьезные сомнения относительно того, обращались ли с г-ном
Аксоем так дурно, как он это утверждал.
Например, возникает вопрос, почему заявитель не высказал жалобы прокурору по
поводу того, что его пытали (см. п. 18 выше), и не дал по этому поводу никаких
показаний. Оно также находит подозрительным, что он прождал пять дней после
освобождения перед тем, как обратиться в больницу (см. п. 19 выше), и указало на
то, что нельзя предположить, что ничего неблагоприятного не произошло с ним
именно в это время. Правительство подняло ряд вопросов относительно медицинских
доказательств, особенно о тех фактах, что заявитель забрал с собой свою историю
болезни, когда выписался из больницы, и нет медицинских свидетельств об ожогах
или других следах от применения электрошока.
60.
Заявитель жаловался на жестокое обращение в различных формах. Он утверждал, что
во время допросов его держали с завязанными глазами, что вызывало потерю
ориентации; держали подвязанным за руки, связанные за спиной ("палестинское
подвешивание"), что его подвергали электрошоку, который усиливался, когда ему на
голову выливали воду; что его избивали руками и ногами, а также словесно
оскорбляли. Он ссылался на медицинское свидетельство, выданное ему медицинским
факультетом Университета Дикле, в котором говорилось, что на момент поступления
в больницу он страдал от двустороннего повреждения плечевого сплетения (см. п.
19 выше). Такое повреждение характерно для "палестинского подвешивания".
Он
утверждал, что обращение, послужившее причиной жалобы, было настолько жестоким,
что его можно приравнять к пытке, и оно было применено, чтобы вынудить его
признаться, что он знал человека, который опознал его.
В
добавление к этому он заявил, что условия, в которых он содержался (см. п. 13
выше), и постоянный страх быть подвергнутым пытке равносильны бесчеловечному
обращению.
61. Суд,
решив принять установленные Комиссией фактические обстоятельства дела (см.
п. 39-40), считает, что там, где человек взят под стражу в полицию в полном
здравии, а в момент освобождения имел телесные повреждения, государство обязано
предоставить правдоподобные объяснения о причинах повреждений; неисполнение
этого совершенно четко влечет за собой вопрос, подлежащий обсуждению в Суде по
статье 3 Конвенции (см.
решение по делу Томази против Франции от 27 августа 1992 г. Серия А, т.
241-А, с. 40-41, п. 108-111, и
решение по делу Рибич против Австрии от 4 декабря 1995 г. Серия А, т. 336,
с. 26, п. 34).
62.
Статья 3, как Суд уже много раз отмечал, охраняет одну из основных ценностей
демократического общества. Даже в наиболее сложных обстоятельствах, таких как
борьба против организованного терроризма или преступности, Конвенция совершенно
четко запрещает пытки или бесчеловечное, или унижающее достоинство обращение или
наказание. В отличие от большинства материально-правовых положений Конвенции и
Протоколов N 1 и
4 статья 3 не предусматривает исключений и не разрешается ее частичная
отмена: согласно
статье 15 она не перестает действовать даже в случае чрезвычайного
положения, угрожающего существованию нации (см. решения по делу Ирландия против
Соединенного Королевства от 18 января 1978 г. Серия А, т. 161, с. 34 п. 88; по
делу Серинг против Соединенного Королевства. Серия А, т. 161, с. 34,
п. 88; по делу Чахал против Соединенного Королевства от 15 ноября 1996 г.
Reports, 1996-V, с. 1853,
п. 79).
63. Для
того, чтобы определить, можно ли квалифицировать какую-либо форму плохого
обращения как пытку, Суд должен принять во внимание разграничение, проводимое
статьей 3 между этим понятием и понятием бесчеловечного и унижающего
достоинство обращения. Как уже отмечалось ранее, это разграничение было включено
в Конвенцию, чтобы позволить поставить клеймо "пытка" только на преднамеренное
бесчеловечное обращение, вызывающее очень сильные и жестокие страдания (см.
решение по делу Ирландия против Соединенного Королевства от 18 января 1978 г.
Серия А, т. 25, с. 66, п. 167).
64. Суд
напоминает, что Комиссия признала
inter alia, что заявитель был подвергнут "палестинскому подвешиванию",
другими словами, был раздет донага и подвешен за руки, связанные за спиной (см.
п. 23 выше).
По
мнению Суда, такое обращение может быть осуществлено только преднамеренно;
требуются определенная подготовка и усилия, чтобы осуществить это. Такое
обращение, вероятно, было предпринято с целью получения признания или информации
от заявителя. В добавление к сильной боли, которую такое обращение, должно быть,
вызвало в то время, медицинское свидетельство показывает, что оно привело также
к параличу обеих рук, который продолжался некоторое время (см. п. 23 выше). Суд
считает, что обращение носило такой серьезный и жестокий характер, что его можно
квалифицировать только как пытку.
Ввиду
серьезности этого вывода Суду нет необходимости рассматривать жалобы заявителя о
других формах плохого обращения.
Из этого
следует, что имело место нарушение
статьи 3 Конвенции.
B. О
предполагаемом нарушении статьи 5 п. 3 Конвенции
65.
Заявитель, с которым Комиссия согласна, утверждал, что его задержание нарушает
статью 5 п. 3 Конвенции. Относящиеся к данному делу положения статьи 5
гласят:
"1.
Каждый человек имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не
может быть лишен свободы иначе, как в следующих случаях и в порядке,
установленном законом:
(с).
законный арест или задержание лица, произведенное с тем, чтобы оно предстало
перед компетентным судебным органом по обоснованному подозрению в совершении
правонарушения...
3.
Каждое лицо, подвергнутое аресту или задержанию в соответствии с положениями
подпункта (с) пункта 1 настоящей статьи, незамедлительно доставляется к судье
или к иному должностному лицу, уполномоченному законом осуществлять судебные
функции..."
66. Суд
напоминает свое
решение по делу Броуган и другие против Соединенного Королевства (от 29
ноября 1988 г. Серия А, т. 145-В, с. 33, п. 62), согласно которому срок
содержания под стражей без судебного контроля в течение четырех дней и шести
часов выходит за строгие рамки допускаемого в соответствии со статьей 5 п. 3. Из
этого ясно следует, что срок в четырнадцать или более дней, в течение которых
г-н Аксой содержался под стражей, не имея возможности предстать перед судьей или
другим судебным должностным лицом, не соответствует требованию
"незамедлительно".
67.
Однако Правительство заявляло, что тем не менее не было нарушения статьи 5 п. 3
вследствие отступления, заявленного Турцией на основании
статьи 15 Конвенции, которая гласит:
"1. В
период войны или иного чрезвычайного положения, угрожающего существованию нации,
любая из Высоких Договаривающихся Сторон может принимать меры в отступление от
своих обязательств по настоящей Конвенции только в той степени, в какой это
обусловлено чрезвычайностью обстоятельств при условии, что такие меры не
противоречат другим ее обязательствам по международному праву.
2. Это
положение не может служить основанием для отступления от положений
статьи 2, за исключением случаев гибели людей в результате правомерных
военных действий, или от положений
статьи 3,
пункта (1) статьи 4 и
статьи 7.
3. Любая
из Высоких Договаривающихся Сторон, использующая это право отступления,
информирует исчерпывающим образом Генерального секретаря Совета Европы о
введенных ею мерах и о причинах их принятия. Она также ставит в известность
Генерального секретаря Совета Европы о прекращении действия таких мер и
возобновлении осуществления положений Конвенции в полном объеме".
Правительство напомнило Суду, что Турция 5 мая 1992 г. сделала отступление от
своих обязательств по статье 5 Конвенции (см. п. 33 выше).
1.
Подход Суда
68. Суд
полагает, что на каждую Договаривающуюся Сторону ложится ответственность за
"жизнь [ее] нации", и, вводя "чрезвычайное положение", она обязана определить,
была ли угроза этой жизни, и если да, то как далеко нужно пойти, пытаясь
преодолеть ее. Находясь в непосредственном и постоянном контакте с реалиями
текущего момента, национальные власти в принципе находятся в лучшем положении,
чем международный судья, чтобы решать вопрос, существует ли такая угроза и как
далеко должны идти ограничения, необходимые, чтобы предотвратить ее.
Соответственно, в этом вопросе национальным властям должны быть предоставлены
широкие пределы усмотрения.
Тем не
менее эти пределы не безграничны. Суд компетентен решать, не вышли ли за их
рамки "чрезвычайные меры" и действительно ли кризисная ситуация требует таких
мер. Внутренняя возможность усмотрения, таким образом, сопровождается
европейским контролем. При осуществлении такого контроля Суд должен придавать
определенный вес таким относящимся к проблеме факторам, как природа прав,
затронутых отступлением от обязательств, продолжительность и обстоятельства,
приведшие к установлению чрезвычайного положения (см.
решение по делу Бранниган и Макбрайд против Соединенного Королевства от 26
мая 1993 г. Серия А, т. 258-В, с. 49-50, п. 43).
2. О
наличии общественной опасности, угрожающей существованию нации
69.
Правительство, с которым Комиссия по этому вопросу согласилась, утверждало, что
в юго-западной Турции существовала опасность, "угрожающая существованию нации".
Заявитель не оспаривал это утверждение, хотя полагал, что по сути этот вопрос
должны решать органы Конвенции.
70. Суд
считает в свете представленных ему материалов, что особый размах
террористической активности и влияние КРП на юго-востоке Турции несомненно
создали в этом регионе "чрезвычайное положение, угрожающее существованию нации"
(см. mutatis mutandis решение по делу Лоулесс против Ирландии от 1 июля 1961 г.
Серия А, т. 3, с. 56, п. 28, вышеупомянутое дело Ирландия против Соединенного
Королевства, с. 78, п. 205, и вышеупомянутое дело Браннигана и Макбрайда, с. 50,
п. 47).
3. Были
ли меры строго обусловлены чрезвычайностью обстоятельств
(а)
Длительность бесконтрольного задержания
71.
Правительство утверждало, что заявитель был арестован 26 ноября 1992 г. вместе с
тринадцатью другими лицами по подозрению в содействии и соучастии в
террористических действиях КРП в Кизилтепе и распространении брошюр этой партии
(см. п. 12 выше). Его содержали под стражей 14 дней в соответствии с турецким
законодательством, которое позволяет содержать под стражей вплоть до 30 дней
лицо, задержанное в связи с коллективным правонарушением в районе чрезвычайного
положения (см. п. 29 выше).
72.
Правительство объясняло, что заявитель был арестован и содержался под стражей в
том районе Турции, который подпадает под действие отступления, сделанного
Турцией (см. п. 31-33 выше). Эти отступления были необходимы и оправданны ввиду
размаха и серьезности террористической активности КРП в Турции, особенно на
юго-востоке страны. Расследование преступных террористических актов представляло
для властей особые проблемы, что уже ранее было признано Судом, так как члены
террористических организаций умели прекрасно выдерживать допросы, имели
секретную сеть поддержки и доступ к значительным ресурсам. Получение и проверка
доказательств в обширном районе, где действовала террористическая организация,
которая получала стратегическую и техническую поддержку от соседних государств,
занимали много времени и усилий. Эти трудности делали невозможным судебный
контроль во время содержания подозреваемого под стражей в полиции.
73.
Заявитель утверждал, что его задержали 24 ноября 1992 г. и освободили 10 декабря
1992 г. Он заявил, что датирование ареста более поздним числом было обычной
практикой в районе чрезвычайного положения.
74. Не
представив подробных возражений против действительности отступления Турции от
обязательств как такового, заявитель поставил вопрос, действительно ли положение
на юго-востоке Турции требовало содержания под стражей подозреваемого в течение
14 дней или более без судебного контроля. Он утверждал, что судьи на юго-востоке
Турции ничем бы не рисковали, если бы имели возможность и обязанность
контролировать законность содержания под стражей.
75.
Комиссия не могла точно установить, был ли заявитель задержан 24 ноября 1992 г.,
как он утверждал, или 26 ноября 1992 г., как утверждало Правительство, и поэтому
исходила из того, что он находился под стражей по крайней мере 14 дней, не имея
возможности предстать перед судьей или другим должностным лицом, имеющим
законные полномочия осуществлять судебные функции.
76. Суд
подчеркивает важность
статьи 5 в системе Конвенции: она закрепляет основное право человека, а
именно защиту каждого от произвольного вмешательства государства в его право на
свободу. Судебный контроль за вмешательством исполнительной власти в право
каждого на свободу является существенной чертой гарантий, воплощенных в
статье 5 п. 3, которые предназначены свести к минимуму риск произвола и
гарантировать верховенство права (см. вышеупомянутое
решение по делу Броуган и другие. с. 32, п. 58). Более того,
незамедлительное судебное вмешательство может привести к выявлению и
предотвращению плохого обращения, которое, как указано выше (п.
62), абсолютно запрещено Конвенцией и не предполагает никаких отступлений.
77. В
судебном решении по делу Браннигана и Макбрайда (в вышеупомянутом п. 68) Суд
признал, что Правительство Соединенного Королевства не превысило границы свободы
своего усмотрения, отступив от обязательств по
статье 5 Конвенции, разрешая задерживать до 7 дней без судебного контроля
лиц, подозреваемых в террористических акциях.
В данном
случае заявитель содержался под стражей по крайней мере 14 дней, не имея
возможности предстать перед судьей или иным магистратом. Правительство пыталось
оправдать эту меру ссылкой на особые требования полицейского расследования в
географически обширной области, на которой действует террористическая
организация, получающая помощь извне (см.
п. 72 выше).
78. Хотя
Суд понимает - он уже ранее неоднократно высказывал свою точку зрения по этому
вопросу (см., например, вышеупомянутое решение по делу Броуган и другие), - что
расследование террористических правонарушений несомненно представляет для
властей особые трудности, он не может согласиться с необходимостью задержания
подозреваемого на 14 дней без судебного вмешательства. Этот чрезвычайно долгий
срок делал заявителя уязвимым не только в отношении произвольного вмешательства
в его право на свободу, но также и в отношении пыток (см.
п. 64 выше). Более того, Правительство не привело в Суде детальных
оснований, почему борьба против терроризма в юго-восточной Турции делала
судебное вмешательство неосуществимым.
(b) О
гарантиях
79.
Правительство подчеркнуло, что и при отступлении от обязательств по Конвенции
национальная правовая система должна сохранять достаточные гарантии для защиты
прав человека. Отступление от своих обязательств само по себе было строго
ограничено только теми мерами, которые были необходимы для борьбы с терроризмом;
максимальный срок предварительного задержания был установлен законом, и
предусматривалась необходимость получения согласия прокурора нa продление срока
временного задержания подозреваемого. Пытки запрещены статьей 243 Уголовного
кодекса (см. п. 24 выше), и статья 135 (а) предусматривает, что любое заявление,
сделанное под пыткой или в результате любой другой формы недозволенного
обращения, не может рассматриваться в качестве доказательства.
80.
Заявитель указал, что длительный срок содержания под стражей без судебного
контроля при отсутствии гарантий для защиты заключенных облегчил применение
пыток. Его пытали с особой силой на третий и четвертый день содержания под
стражей и оставляли после этого под арестом, чтобы позволить ранам зажить; в
течение всего этого времени его лишали доступа к адвокату или врачу. Более того,
его держали с завязанными глазами во время допросов, что означало, что он не мог
опознать тех, кто пытал его. Из докладов Международной амнистии ("Турция:
политика отрицания", февраль, 1995), Европейской Комиссии по предотвращению
пыток и Комитета ООН против пыток видно, что гарантии, содержащиеся в турецком
Уголовном кодексе, которые в любом случае недостаточны, постоянно игнорировались
в районах чрезвычайного положения.
81.
Комиссия считает, что турецкая система предоставляет недостаточные гарантии
задержанным, она не обеспечивает, в частности, безотлагательное обращение к
такому средству правовой защиты, как
habeas corpus; не обеспечено правовой гарантией право на обращение к
адвокату, врачу, другу или родственнику. В таких обстоятельствах, несмотря на
серьезную террористическую угрозу на юго-востоке Турции, действия, которые
позволили содержать под стражей по крайней мере 14 дней, без предоставления
возможности предстать перед судьей или другим должностным лицом, осуществляющим
судебные функции, превысили свободу усмотрения Правительства и не могут
рассматриваться как меры, строго обусловленные чрезвычайностью обстоятельств.
82. В
вышеупомянутом
решении по делу Браннигана и Макбрайда (см.
п. 68 выше) Суд признал, что в Северной Ирландии имелись действительно
эффективные гарантии, которые предоставляли существенную защиту от произвола и
содержания под стражей incommunicado (в полной изоляции от внешнего мира).
Например, такое средство правовой защиты, как habeas corpus, обеспечивало
возможность проверки законности первоначального ареста и содержания под стражей,
имелось обеспечиваемое в законном порядке абсолютное право обратиться к адвокату
не позднее 48 часов после ареста, задержанные также имели право сообщить
родственнику или другу о своем задержании, а также имели возможность обратиться
к врачу.
83. Суд
считает, что в отличие от этого в данном деле заявителю, который содержался под
стражей в течение длительного времени, не были предоставлены достаточные
гарантии. В частности, лишение его возможности обратиться к врачу, адвокату,
родственнику или другу и отсутствие реальной возможности предстать перед судьей,
чтобы проверить законность содержания под стражей, означали, что он был оставлен
исключительно на милость тех, кто его задержал.
84. Суд
принял во внимание безусловно серьезную проблему терроризма на юго-востоке
Турции и трудности, стоящие перед государством по осуществлению эффективных мер
против него. Однако из этого не следует, что чрезвычайность положения вынуждала
задерживать заявителя по подозрению в участии в террористических правонарушениях
в течение четырнадцати дней или более и тайно содержать под стражей
incommunicado без возможности обращения к судье или другому должностному лицу
магистратуры.
4.
Отвечает ли отступление Турции от обязательств
формальным требованиям статьи 15 п. 3
85.
Никто из выступавших в Суде не оспаривал тот факт, что заявление Турции об
отступлении от обязательств соответствует формальным требованиям
статьи 15 п. 3, а именно информировать Генерального секретаря Совета Европы
о мерах, принятых в отступление от обязательств по Конвенции, и об оправдывающих
их причинах.
86. Суд
правомочен рассматривать этот вопрос по своему усмотрению (см. вышеупомянутое
решение по делу Лоулесса, с. 55, п. 23, и вышеупомянутое решение по делу
Ирландия против Соединенного Королевства, с. 84, п. 223) и, в частности,
установить, содержало ли турецкое заявление об отступлении от обязательств
достаточно информации об оспариваемых действиях, которые позволили содержать под
стражей заявителя по крайней мере четырнадцать дней без судебного контроля,
чтобы требования статьи 15 п. 3 оказались выполненными. Однако ввиду того, что
установленные обстоятельства дела указывают, что оспариваемая мера не была
вызвана исключительно чрезвычайностью ситуации (см.
п. 84 выше), Суд не считает необходимым принимать решение по этому вопросу.
5. Вывод
87. Суд
считает, что имело место нарушение статьи 5 п. 3 Конвенции.
С. О
предполагаемом отсутствии правовых средств защиты
88.
Заявитель высказывал жалобу, что его лишили возможности обратиться в суд в
нарушение
статьи 6 п. 1 Конвенции, которая предусматривает:
"Каждый
человек имеет право при определении его гражданских прав... на справедливое и
публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным
судом, созданным на основании закона..."
Заявитель также утверждал, что ему было недоступно какое-либо эффективное
внутреннее средство правовой защиты, что противоречит
статье 13 Конвенции, которая гласит: "Каждый человек, чьи права и свободы,
признанные в настоящей Конвенции, нарушены, имеет право на эффективные средства
правовой защиты перед государственным органом даже в том случае, если такое
нарушение совершено лицами, действовавшими в официальном качестве".
89.
Правительство возражало, что, поскольку заявитель никогда и не пытался возбудить
дело в суде, он не имеет права жаловаться, что его лишили такой возможности.
Далее оно настаивало на том, как и ранее, выдвигая предварительные возражения
(см.
п. 41-45 выше), что ряд правовых средств защиты был доступен заявителю.
90. По
словам заявителя, решение прокурора не возбуждать уголовное дело сделало
невозможным осуществление его гражданских прав на возмещение вреда (см.
п. 48 выше). По турецкому закону гражданский процесс возможен в данной
ситуации лишь тогда, когда в результате уголовного преследования установлены
факты и идентифицированы нарушители. Без этого гражданский процесс не имел
шансов на успех. Кроме того, возможность получить возмещение вреда за пытки
представляет собой только часть мер, необходимых для предоставления
удовлетворения; это было бы неприемлемо, если бы государство заявило, что оно
выполнило свои обязательства, просто предоставив компенсацию, так как это бы
фактически позволяло государствам платить за право пытать. Он утверждал, что
средства правовой защиты, необходимые для удовлетворения его иска в соответствии
с Конвенцией, либо не существуют даже в теории, либо не работают эффективно на
практике (см.
п. 46-47 выше).
91.
Комиссия признала, что была нарушена
статья 6 п. 1 по тем же основаниям, по которым она пришла к выводу о правоте
заявителя в контексте
статьи 26 Конвенции (см.
п. 50 выше). Принимая во внимание данные обстоятельства, Комиссия не считает
необходимым рассматривать жалобу по
статье 13.
1.
Статья 6 пункт 1 Конвенции
92. Суд
напоминает, что
п. 1 статьи 6 говорит о "праве на суд", при этом право обратиться в суд с
гражданским иском представляет собой только один из аспектов этого права (см.,
например, решение по делу "Святые монастыри" против Греции от 9 декабря 1994 г.
Серия А, т. 301-А, с. 36-37, п. 80). Нет сомнения, что статья 6 п. 1 применима к
гражданскому иску о компенсации за плохое обращение со стороны государственных
должностных лиц (см., например,
решение по делу Томази, которое упоминалось в
п. 61 выше, с. 42, п. 121-122).
93. Суд
отмечает, что заявитель не оспаривает тот факт, что теоретически он мог бы
возбудить гражданское дело о возмещении вреда. Однако бездействие прокурора в
вопросе о возбуждении уголовного преследования на практике означало, что у него
не было шансов на успех в гражданском суде (см.
п. 90 выше). Суд напоминает, что из-за особых обстоятельств, которые
существовали в его деле (см.
п. 57 выше), г-н Аксой даже не пытался обратиться в гражданский суд. При
данных обстоятельствах Суд не может определить, мог ли этот суд рассматривать
иск г-на Аксоя, если бы он был предъявлен.
В любом
случае Суд отмечает, что суть жалобы заявителя - бездействие прокурора в вопросе
о возбуждении уголовного преследования (см. п. 90 выше). Далее Суд принимает во
внимание довод заявителя, что возможность получения компенсации за пытки
представляла бы собой только часть мер, необходимых для полного возмещения вреда
(см. также п. 90 выше).
94. По
мнению Суда, исходя из данных обстоятельств будет более подходящим рассматривать
эту жалобу в рамках более общего обязательства, которое
статья 13 возлагает на государство, а именно предоставлять эффективные
средства правовой защиты при нарушении прав и свобод, предусмотренных
Конвенцией.
2.
Статья 13 Конвенции
95. Суд
отмечает, что статья 13 гарантирует существование в национальном праве правовых
средств, защищающих преимущественно права и свободы, записанные в
Конвенции. Поэтому требуется, чтобы имелось правовое средство, позволяющее
компетентному национальному органу выяснить содержание претензии, основанной на
Конвенции, и предложить соответствующее возмещение, хотя государства-участники и
имеют определенную свободу действий в отношении способов выполнения своих
обязательств по статье 13 (см. вышеупомянутое решение по делу Чахала,
п. 62 выше, с. 1867-1868,
п. 145). Объем обязательства по статье 13 варьируется в зависимости от
природы жалобы заявителя, основанной на Конвенции (см. вышеупомянутое решение по
делу Чахала, с. 1868-1869,
п. 150-151). Тем не менее правовые средства, требуемые статьей 13, должны
быть юридически и практически "эффективными" в том смысле, что возможность
использовать их не может быть неоправданно затруднена действиями или же
бездействием органов власти государства-ответчика.
96. Суд
подчеркивает, что (см.
п. 57 выше) его вывод о наличии особых обстоятельств, освобождающих
заявителя от обязанности использовать внутренние средства правовой защиты, не
означает, что правовые средства на юго-востоке Турции неэффективны (см.
mutatis mutandis решение по делу Акдивар и другие, которое упоминалось выше
в
п. 38, с. 1213-1214,
п. 77).
97. Суд
так же, как и Комиссия, учитывает тот факт, что жертве очень трудно доказать
утверждения о пытках во время содержания под стражей в полиции, если он был
изолирован от окружающего мира, не имея доступа к врачам, адвокатам, семье или
друзьям, которые могли бы оказать поддержку и собрать необходимые
доказательства. Более того, после подобного обращения у любого человека очень
часто могут быть ослаблены возможности и желание жаловаться.
98.
Природа права, гарантированного
статьей 3 Конвенции, сказывается и на
статье 13. Принимая во внимание особую значимость запрета пыток (см.
п. 62 выше) и особенно уязвимое положение жертв пыток, статья 13, независимо
от иных средств правовой защиты, имеющихся в национальной системе права,
накладывает на государство обязательство проводить особо тщательное и
эффективное расследование случаев применения пыток.
В свете
статьи 13 это означает, что если человек утверждает, имея на то основания, что
его пытали должностные лица, понятие "эффективное средство" дополнительно к
возмещению вреда требует там, где это необходимо, тщательного и эффективного
расследования, которое обеспечивает действенный доступ потерпевшего к нему и
которое способно привести к выявлению и наказанию ответственных лиц. Нужно
признать, что в
Конвенции не существует такой прямой нормы, которую содержит статья 12
Конвенции ООН 1984 г. против пыток и другого жестокого, бесчеловечного или
унижающего достоинство обращения или наказания; эта норма предписывает начать
"незамедлительное и беспристрастное" расследование там, где имеются обоснованные
причины полагать, что была применена пытка. Однако, по мнению Суда, такое
требование подразумевается в понятии "эффективное средство" в смысле
статьи 13 Европейской Конвенции (см. mutatis mutandis вышеупомянутое решение
по делу Серинга в
п. 62 выше, с. 34-35,
п. 88).
99. По
турецкому закону прокурор был обязан провести расследование. Независимо от того,
высказал ли г-н Аксой достаточно ясно ему свою жалобу, он проигнорировал
совершенно очевидные имевшиеся доказательства того, что последнего пытали (см.
п. 56 выше). Однако расследования не последовало. Никаких других
доказательств того, что были приняты какие-либо иные меры, не было представлено
Суду, несмотря на осведомленность прокурора о телесных повреждениях заявителя.
Более
того, по мнению Суда, в обстоятельствах по делу г-на Аксоя такое отношение со
стороны государственного должностного лица, чьей обязанностью является
расследование уголовных правонарушений, равносильно подрыву эффективности любых
других средств правовой защиты, которые могли бы существовать.
100.
Соответственно, ввиду, в частности, отсутствия какого-либо расследования, Суд
признает, что заявителя лишили эффективного средства правовой защиты в отношении
его утверждения о пытках.
Из
сказанного следует вывод, что имело место нарушение
статьи 13 Конвенции.
D. О
предполагаемом нарушении статьи 25 п. 1 Конвенции
101.
Заявитель утверждал, что имело место вмешательство в его право на обращение в
органы Конвенции, предусмотренное
статьей 25 п. 1, которая гласит:
"Комиссия может принимать жалобы, направленные в адрес Генерального секретаря
Совета Европы, от любого лица, любой неправительственной организации или любой
группы частных лиц, которые утверждают, что явились жертвами нарушения одной из
Высоких Договаривающихся Сторон их прав, признанных в настоящей Конвенции, при
условии, что Высокая Договаривающаяся Сторона, на которую подана жалоба,
заявила, что она признает компетенцию Комиссии принимать такие жалобы. Те из
Высоких Договаривающихся Сторон, которые сделали такое заявление, обязуются
никоим образом не препятствовать эффективному осуществлению этого права".
102.
Необходимо напомнить, что г-н Аксой был убит 16 апреля 1994 г.; по словам его
родственников, это был прямой результат его намерений не отказываться от
рассмотрения его дела в Комиссии. По их свидетельству, ему угрожали смертью,
чтобы заставить отозвать свою жалобу, направленную в Комиссию, последняя угроза
была сделана по телефону 14 апреля 1994 г. (см. п. 22 выше).
103.
Правительство, однако, отрицало попытки помешать заявителю подать жалобу в
Комиссию. Оно утверждало, что г-н Аксой был убит при сведении счетов между
соперничающими группировками КРП, и подозреваемому было предъявлено обвинение в
этом убийстве г-на Аксоя (см. п. 22 выше).
104.
Комиссия была глубоко обеспокоена смертью г-на Аксоя и утверждением, что она
была связана с его жалобой, поданной в Страсбург. Однако у нее нет никаких
доказательств, на которых она могла бы основывать свой вывод относительно
справедливости приведенных утверждений или о том, кто ответствен за это
убийство.
105. Суд
еще раз подчеркивает, что для эффективности механизма подачи индивидуальных
жалоб по
статье 25 Конвенции чрезвычайно важно, чтобы заявители или потенциальные
заявители могли бы свободно общаться с Комиссией без какого-либо давления со
стороны государственных властей с целью заставить их отозвать или изменить свои
жалобы (см. решение по делу Акдивар и другие, которое упоминалось выше в п. 38,
с. 1219,
п. 105).
106. При
этом в данном деле Комиссии не удалось найти никаких доказательств, указывающих
на то, что смерть г-на Аксоя была связана с его жалобой или что государственные
власти ответственны за вмешательство путем угроз или запугивания в его права в
соответствии с п. 1 статьи 25, и никаких новых доказательств Суду предъявлено не
было.
Поэтому
Суд не находит нарушения статьи 25 п. 1 Конвенции.
E. О
предполагаемой административной практике нарушения Конвенции
107.
Заявитель дополнительно просил Суд признать, что
статья 3,
статья 5 п. 3,
статья 6 п. 1 и
статья 25 п. 1 регулярно нарушаются в юго-восточной Турции при терпимом
отношении к этому со стороны высоких должностных лиц. Из чего следует, что Суд
должен признать наличие особо тяжких нарушений Конвенции.
108.
Ссылаясь на доклады вышеназванных организаций (см.
п. 46 выше), он утверждал, что пытки, применяемые в полиции, были широко
распространены в Турции и что это продолжалось годами. Государственные власти
осведомлены об этой проблеме, но предпочитали не соблюдать рекомендуемых
гарантий.
Более
того, жертвы пыток и других нарушений прав человека были, как правило, лишены
возможности использовать средства судебной защиты в нарушение статьи 6 п. 1 и
статьи 13 Конвенции, подвергались угрозам, преследованиям и насилию, если они
пытались обратиться с жалобами в органы Страсбурга, что нарушает статью 25 п. 1.
И
последнее, так как национальное законодательство разрешает задерживать
подозреваемых в течение длительного периода времени в нарушение статьи 5 п. 3,
это является доказательством административной практики нарушения данной правовой
нормы.
109. Суд
придерживается мнения, что доказательства, установленные Комиссией, недостаточны
для того, чтобы прийти к заключению относительно существования административной
практики нарушения вышеназванных статей Конвенции.
F.
Применение статьи 50 Конвенции
110. В
соответствии со
статьей 50 Конвенции:
"Если
Суд установит, что решение или мера, принятые судебными или иными властями
Высокой Договаривающейся Стороны, полностью или частично противоречат
обязательствам, вытекающим из настоящей Конвенции, а также если внутреннее право
упомянутой Стороны допускает лишь частичное возмещение последствий такого
решения или такой меры, то решением Суда, если в этом есть необходимость,
предусматривается справедливое возмещение потерпевшей стороне".
111.
Заявитель предъявил требования о возмещении материального ущерба, вызванного
содержанием под стражей и пыткой, включая расходы на лечение на сумму 16 635 000
турецких лир и утрату заработка в сумме 40 фунтов стерлингов.
Кроме
того, он требовал компенсации морального вреда в сумме 25 000 фунтов стерлингов,
которая, как он утверждал, должна возрасти еще на 25 000 фунтов, если Суд
признает особо тяжкие нарушения Конвенции при наличии административной практики.
Он также
требовал возмещения его судебных расходов и издержек, которые достигали 20 710
фунтов стерлингов.
112.
Правительство не высказало никаких замечаний ни в памятной записке, ни во время
слушаний в Суде относительно данных требований.
1. Ущерб
113.
Ввиду чрезвычайно серьезных нарушений
Конвенции, которые испытал на себе г-н Зеки Аксой, и тревоги и страданий,
которые эти нарушения причинили его отцу, продолжавшему заниматься жалобой сына
после смерти последнего (см. п. 3 выше), Суд постановил присудить требуемую
компенсацию как материального, так и морального ущерба в полном объеме. В сумме
эта компенсация составит 4 283 450 000 (четыре миллиарда двести восемьдесят три
миллиона четыреста пятьдесят тысяч) турецких лир (по обменному курсу на дату
принятия данного судебного решения).
2.
Расходы и издержки
114. Суд
считает, что требования заявителя о расходах и издержках обоснованны, и
присуждает компенсацию в полном объеме за вычетом сумм, полученных в качестве
юридической помощи от Совета Европы.
3.
Проценты за просрочку
115. Что
касается суммы, присужденной в турецких лирах, проценты по неуплате должны
составить 30% в год, что по информации, имеющейся в Суде, является официальной
процентной ставкой в Турции на дату принятия данного судебного решения.
Так как
оплата расходов и издержек должна быть сделана в фунтах стерлингов, Суд считает,
что проценты составят 8% в год, что в соответствии с имеющейся информацией
является официальной ставкой, применяемой в Англии и Уэльсе на дату принятия
данного решения.
По этим
основаниям Cуд
1.
Отклонил восьмью голосами против одного предварительные возражения относительно
исчерпания внутренних средств правовой защиты;
2.
Постановил восьмью голосами против одного, что имело место нарушение
статьи 3 Конвенции;
3.
Постановил восьмью голосами против одного, что имело место нарушение
статьи 5 п. 3 Конвенции;
4.
Постановил восьмью голосами против одного, что нет необходимости рассматривать
жалобу заявителя по
статье 6 п. 1 Конвенции;
5.
Постановил восьмью голосами против одного, что имело место нарушение
статьи 13 Конвенции;
6.
Постановил единогласно, что не было установлено нарушения
статьи 25 п. 1 Конвенции;
7.
Постановил восьмью голосами против одного
(а) что
государство-ответчик должно заплатить заявителю не позднее, чем через три месяца
в качестве компенсации материального и морального ущерба 4 283 450 000 (четыре
миллиарда двести восемьдесят три миллиона четыреста пятьдесят тысяч) турецких
лир;
(b) что
государство-ответчик должно заплатить заявителю не позднее чем через три месяца
в качестве компенсации расходов и издержек 20 710 (двадцать тысяч семьсот
десять) фунтов стерлингов за вычетом 12 515 (двенадцать тысяч пятьсот
пятнадцать) французских франков, конвертированных в фунты стерлингов по
обменному курсу на дату принятия данного решения;
(с) что
простые проценты по следующим годовым процентным ставкам должны быть заплачены
по истечении вышеуказанных трех месяцев вплоть до полного выполнения
обязательств:
(i) 30%
в отношении сумм, присужденных в турецких лирах;
(ii) 8%
в отношении сумм, присужденных в фунтах стерлингов.
Совершено на английском и французском языках и оглашено во Дворце прав человека
в Страсбурге 18 декабря 1996 г.
